Пожар в торгово-развлекательном центре «Зимняя вишня». Фото: Данил Айкин / ТАСС
Новость звонит по телефону – пожар в Кемерове. Кемерово далеко, вам все равно, вы кладете трубку.
Новость стучится в дверь – горит торговый центр с кинотеатром. Вы часто ходите в торговые центры и в кино, и вам в общем нетрудно представить себе, как может выглядеть пожар в торговом центре: дым, кто-то что-то кричит, наверное, давка у выхода и пробка на парковке. Вы это себе представили, приняли к сведению, закрыли дверь.
Новость разбивает окно и без спросу входит в дом, садится за стол – здание горит целый день, его не могут потушить, внутри люди, много людей и много детей, и вот список с именами и годами рождения. Годы рождения – двухтысячные и немного восьмидесятых, фамилии – одни и те же на двоих, троих, четверых, то есть люди погибали семьями. Кемерово далеко, говорите? Новость наливает вам водки и смотрит на вас торжествующе – наконец-то дошло.
В информационном обществе большие ЧП проходят жесткий кастинг на право считаться общенациональной трагедией, и если этот кастинг пройден, трагедия попадает в поле сложившихся в обществе медийных и политических правил и обычаев и становится уже инструментом для укрепления сразу всех картин мира – лоялистских, оппозиционных, конспирологических, каких угодно. Культура коллективного переживания в России с некоторых пор подразумевает обязательный конфликт – в свое время в дни терактов героями новостей становились полумифические таксисты, задиравшие цены на маршрутах в зоне ЧП, чуть позже возникла традиция обличать неправильно скорбящих. Но при этом поиск виновных при ограниченном общественном доверии к суду и следствию приобретает скорее философский, чем криминалистический характер; как сказал недавно Путин, вспоминая погибших от газа в «Норд-Осте»: «В этих условиях трудно кого-то наказывать, трудно предъявлять претензии»; традиции обнаружения конечного и реального виновника любого большого ЧП в России не существует, и, как правило, все смерти остаются неотмщенными.
