Почему Ростов?
Надо же откуда-то начинать. А здесь все как-то наглядно. Все, что хочешь сказать, можно увидеть. Вот Кремль.
Он одновременно русский и европейский. Смотришь на легкие, чуть колючие башенки над воротами, и понимаешь — нет этого противопоставления. Его зачем-то придумали. Чтобы еще чуть-чуть отравить нам жизнь, наверное. Чтобы еще чуть-чуть отравить мне жизнь. Чтобы я забыл, кто я и откуда.
А я из Европы. Поэтому рядом — Успенский собор. Громадный и легкий, будто выдох.
Там внутри теперь — разруха и холод, даже летом, но, может быть, это временно.
Потому что дальше — там, над воротами, росписи, сцены из Апокалипсиса. Они — как удар током, и художники, которые эти росписи работали, не боялись заимствовать целые фрагменты из европейских гравированных библий.
Заимствованное не кажется лишним, оно — свое, наше, гости из книг Пискатора не чужие на этих стенах. На этих стенах — прошлое, великая традиция русской церковной живописи, переплетенная венком с европейской, и будущее — тоже на этих стенах. Способы передавать объем и задавать ритм, все, что будет искать авангард — уже здесь, надо только увидеть.
Наш дом — Европа, мы просто потерялись. И дорогу искать не надо, потому что мы и так дома. Увидеть, вспомнить, — и значит в нашем случае вернуться.
Или вырваться. Потому что также вокруг — руины. Руины зданий богатого некогда города.
Советские руины и новорусские руины. Голые ребра недостроев торчат в центре города рядом с Кремлем, и начинает казаться, что здесь сразу строят руины. Чтобы почетче обозначить контраст.
Недоломанная русская Европа глядит на тебя из-за этих руин. Конечно, ее доламывали, продуманно, со знанием дела уродовали. Там, ниже, за Кремлем — озеро Неро.
На берегу советские построили какие-то страшные казармы с обязательной колючей проволокой и завод, периодически производящий довольно сильную вонь.
Как будто в том и расчет, чтобы показать: уцелевшая красота — случайность, и уцелела по недосмотру начальства. А вот окружающее уродство — судьба, и не надо спорить, надо смириться и подчиняться.
Люди слабые, в этом нет ничего удивительного, люди мирятся, копошатся на костях старины. Так везде, разумеется, так Россия живет, но здесь все видно невооруженным глазом. Вывески из девяностых на полуразрушенных домах позапрошлого века, и упорно лезущее в голову слово «тлен».
Все, я думаю, от недостатка интереса к себе. От духовной лени, мешающей увидеть, где наш дом и во что (мы) его превратили. Из отсутствия интереса к себе растет эта тяга лезть в чужие дела, оставляя за спиной развалины родины. Отсутствие интереса к себе приучает мириться с недостойной человека жизнью. Не надо мириться.
Мы же, в конце концов, потомки тех, кто построил эти чуть колючие башни, нарисовал на стенах саранчу с человечьим лицом и жирненького зайчика рядом с ковчегом. Вообще, там обычно не пускают к стене, на которой ковчег, зайчика не разглядишь, меня однажды пустили по ошибке, приняв за какую-то шишку. А почему не пускают? Всех должны пускать, это наш зайчик.