Памятник Петру I. Фото: dream2life / flickr.com
Если мы и знаем что-то твердо про русскую культуру и историю, так это то, что до Петра Первого в России не было ничего европейского, а существование ее было настолько особым и самобытным, что… Тут да, тут начинаются расхождения и бесконечные споры про дикое варварство или, наоборот, про гармоничный уклад, соответствующий вере и духу русского народа. Но то, что в Европу нас Петр втащил буквально за волосы, мы все впитали из русской культуры твердо и неоспоримо.
И вот есть подозрение, что нас обманули.
Моя жизнь так сложилась, что я почти не был в России. Нет-нет, я родился, вырос и живу в Москве. Ездил, конечно, куда-то к родственникам, в командировки по надобности. Но для души путешествовал, разумеется, в Европу и изъездил ее прилично. Ну а что я увижу в России? Хляби и ухабы? Купола и маковки? А там великая европейская культура, церкви и монастыри, росписи и картины.
А еще я все время ворчал, что живу в городе, где нет ни одной настоящей площади – уютной, окруженной храмами и старыми зданиями. Не обязательно как в Риме, Сиене или Париже, хоть какая-то. Чтобы было красиво и уютно. Как в Европе. И вот однажды я случайно пошел на какую-то выставку в Кремль. И тут случилось чудо. Я вошел через турникеты внутрь, прошел мимо безобразного Дворца съездов, повернул направо и вдруг оказался на одной из самых прекрасных европейских площадей, которые когда-либо видел. Это было именно как в Риме, как в Сиене, как в Венеции. Даже, может, круче. А ведь это чудо европейской архитектуры построено не в XVIII и не в XIX веке, а совсем наоборот: в XV–XVI веках. То есть во времена бесконечно далекой от Европы самобытности и азиатчины.
Потом был ослепительный Новгород – белые церкви на зеленом поле, прямо как в Пизе на Поле чудес. Суздаль, где я вопреки своим ожиданиям не нашел никакой восточной экзотики, зато увидел множество прекрасных церквей и монастырей с могучими стенами и организованным пространством. Потом Ростовский кремль – удивительное по своей красоте и какой-то невероятно уютной и соразмерной человеку мощи. То, что я так любил в Европе, оказалось буквально под носом – в двух-трех часах езды.
А еще там, в Ростовском кремле, фрески в пол. Удивительной красоты и мастерства. Безымянные ярославские художники XVII века превратили стены и коридоры надвратных церквей Ростовского кремля в трактат об отношениях небесного и мирского. Живой, красочный, разнообразный. С множеством зверей, в том числе самых невероятных, с чудовищами, которые скорее не про страх, а все про то же разнообразие и непостижимость мира. И в центре всего этого многообразия человек. Никакого презрения или автоматизма по отношению к этому миру: фрески полны любопытства, драматизма, сочувствия и соучастия.
Впрочем, как оказалось, не такие уж и безымянные эти художники. Если немного покопаться, то выяснится, что большая часть росписей сделана артелью костромских и ярославских мастеров под руководством Гурия Никитина. Эта же артель расписала знаменитую церковь Ильи Пророка в Ярославле, два собора в Костроме, собор в Переславле-Залесском, соборы в Суздале и Тутаеве.
То есть потом я поехал в Россию. И вот по всей этой России даже после всех войн, после всех варварских лет советской власти разбросаны сотни монастырей. Часто полуразрушенных и запущенных, но по-прежнему величественных. Не позволяющих сомневаться, что построены они были людьми глубокой христианской культуры, мало отличной от европейской. Да, русские церкви не похожи на итальянские, но ведь и французские церкви на них не похожи, а испанские не похожи ни на итальянские, ни на французские.
Мой взгляд, воспитанный русской культурной традицией противопоставления России и Европы, привык скользить по всему тому допетровскому, что он видел. Но стоило вглядеться, сосредоточиться, и стало просто невозможно не замечать, не видеть ту самобытную европейскость, которой буквально пронизана вся русская допетровская культура. Все, что я теперь видел в России, прямо рифмуется с тем, что я видел в Европе, особенно в Италии. Это как с картинками в детских книжках: «найди тигра за деревьями». Пока ты не сфокусировал взгляд, видишь деревья и какие-то очертания за ними. Но стоит сосредоточить взгляд, как видишь тигра, потому что невозможно его не замечать.
Если не скользить глазами по русским иконам, а смотреть на них, уже невозможно не замечать те же самые здания на заднем плане, что и на европейских картинах. Вдруг обнаруживаешь, что «Благовещенье» Рублева в Третьяковке прямо рифмуется с «Благовещеньем» Леонардо в Уффици. Только рублевское нарисовано почти на 100 лет раньше.
И дело не только в живописи и архитектуре. Разбросанные по просторам ярославских, костромских, владимирских и вологодских земель (а это ведь только та часть России, до которой я успел добраться) монастыри XV-XVII веков – это не про роскошь азиатских столиц, это про сложно устроенное и освоенное русскими людьми пространство. Монастыри с мощными крепостными стенами, соборами, церквями и хозяйством ведь не по воле Божьей появлялись – это результат и показатель экономической деятельности людей. Так же, как и в Европе.
И, может, весь этот петровский переворот – это не про европейский выбор, его и делать было не надо, – а про поворот к тотальной централизации. Может, потому мы до сих пор и спорим, Европа мы или нет, чужда русским людям европейскость или нет, что под видом Европы и европейскости нам навязали сверхцентрализованное тотальное государство.
Петровские реформы очень больно ударили по России. И не только (и не столько) по ее старинному укладу. В первую очередь они ударили по экономической жизни. Концентрация ресурсов на войну (создание регулярной армии) и строительство новой столицы (создание регулярной бюрократической системы) превратили процветающие, живущие своей разнообразной экономической жизнью земли России в убогие провинции.
И очень показательно, что только в начале ХХ века, когда на волне экономического подъема, успехов земства и частного предпринимательства начался реальный прорыв в Европу, русская культура снова открыла допетровскую Россию. Не как потерянный рай славянофилов, не как забытую и таинственную древнюю цивилизацию, а как актуальную и живую красоту. Красоту, которая вдохновляла русский модерн: церковь Покрова в Марфо-Мариинской обители, может, самый впечатляющий, но далеко не единственный пример. И совсем не случайно, что великие коллекции нового европейского искусства были собраны старообрядцами Морозовым и Щукиным. Воспитанные на русской допетровской иконописной традиции, они оказались куда лучше подготовленными для понимания и восприятия нового европейского искусства, чем кто-либо из «европейцев».
Я не настаиваю, может, историки и правы. И действительно Россия никогда не была Европой, и только Петр и его реформы… У них, в конце концов, книги и документы.
А у нас только глаза и то, что осталось от допетровской России.
