Великое обнуление. Заметки социолога

Этот текст находится в открытом доступе. Вы можете поддержать журнал, нажав на кнопку Donate в конце материала.

Социологический анализ настроений, которые создает период «великого обнуления», еще предстоит сделать. Но первые сетевые реакции позволяют по крайней мере вчерне наметить психологические черты момента. Доминирующими общественными настроениями становятся апатия, скепсис, ирония. Стилистически само слово «обнуление» совпало с термином «нулевые», а если в этот ряд включить еще известный роман Владислава Суркова «Околоноля», то ноль становится уже символом времени.

Можно уверенно предположить рождение нового мема, и хотя сама процедура «обнуления» – регулярная операция в национальной истории, проводимая властью (радикальная отмена ценности предыдущего правления, например), нынешняя ситуация беспрецедентна: никогда еще глава государства в одном лице не раздваивался с такой решительностью, не обнулял сам себя. Сразу стоит отметить, что в общественном сознании один из возможных сценариев – дальнейшее продолжение президентского срока Владимира Путина – воспринимается уже как факт. Конечно, можно возражать: Путин резервирует возможность на тот случай… и далее набор вариантов, требующих от нации решительной и бескомпромиссной мобилизации и которые, естественно, невозможно реализовать без национального лидера.

Здесь может сработать синдром самоубеждения или воздействия близкого окружения: в моменты настоящего выбора, роковых развязок, альтернативы лидерскому стилю Путина просто нет – как бы говорит язык этого самокодирования. При этом, как знать, эта возможность может и не быть использована… и далее набор обстоятельств, когда она не нужна. Однако в то, что президент просто расширяет пространство маневра, подвешивает ситуацию, мало кто верит. Общественное сознание всегда считывает подобные сигналы как решение, пропуская менее вероятные альтернативы. Так уж устроено общественное сознание. И в этой смене контекста открывается широкое пространство для социологических наблюдений.

За 20 лет фактического (несмотря на свою премьерскую паузу) управления страной Владимир Путин прошел путь, который Макс Вебер назвал бы рутинизацией харизмы.

Состоит он в том, что изначальная яркая харизма лидера, которая обеспечивает ему стремительный рост популярности, изнашивается, теряет свою энергию и постепенно замещается рутинной практикой. От нее уже не ждут прорыва, ей не делегируют большой объем надежд – ее воспринимают в контексте ценности стабильности. Окружение может поддерживать миф неисчерпаемости харизмы, хотя ее носитель воспринимается уже более номинально. И центр управления начинает смещаться либо к команде, либо к обезличенному аппарату.

Однако в российском варианте есть несколько особенностей. Запрос на перемены снова реанимирован. Команда представлена слабо. Аппарат оценивается пока как неэффективный – сложно при этом предсказать его дальнейшую трансформацию. Система в целом продолжает отличаться очень высокой степенью централизации. Иными словами, харизма гаснет, ожидания остаются, делегирования не происходит. Возникает идея компенсировать ожидания новой идеологией – национальными проектами, но не удается сформулировать их ценностное ядро: их образ распадается на 13 отдельных сущностей – каждый проект в отдельности, а в ходе самой реализации – сложной, бюрократически перегруженной – теряется их политический смысл. Что бы ни говорили, национальные проекты – форма ручного управления, для которого нужна та самая харизматичность.

Все это ведет к созданию нескольких зон общественного напряжения. Вот хотя бы некоторые из них. Уже очевиден конфликт между глобальной скоростью изменений – социальных и технологических – и статичностью в управлении. Опасение, что власть не попадает в новый контекст ни стилистически, ни технологически, будет формировать к ней довольно специфичное отношение, выраженное в принципиальном отсутствии какого-либо отношения. То есть в отстранении наиболее активной части общества от политического процесса. Конечно, конкурсы типа «Лидеров России» еще будут волновать молодых карьеристов, однако качественного отбора уже не получится.

Довольно чувствительно это расхождение будет проявляться в бизнес-среде. Возрастающее технологическое отставание, фатальность геополитических разломов, доминирование ресурсной ренты в экономике – эти моменты являются сегодня устойчивыми стереотипами. Изменить их внутри консервативного контекста практически невозможно – нет драйвера изменений. В итоге технократические слои бизнеса будут все более ощущать свое интеллектуальное превосходство над политическим классом, закамуфлированное тезисом о разных языках взаимодействия: «У них – Мизулина, Яровая, Терешкова, у нас – … (перечень образовательных и клубных институций международного уровня)».

Можно предположить модель, в которой Путин является неким стабилизатором ситуации, но рядом с ним и вокруг него парит молодой, прогрессивный лидер (премьер-министр), который символизирует стремление к модернизации. Отчасти такая модель существовала при Борисе Ельцине, она бы, возможно, сыграла и сегодня. Но в целом заметен тренд на консервацию элит, и если говорить социологически, то веры в такой сценарий сейчас нет; появление второго – конкурентного и более симпатичного для модернистской части общества – центра создает риск для всего замысла. Возможно, будет сделана попытка создать средний буферный слой технологичных и современных управленцев, который отчасти компенсирует запрос на новое, вызовет ощущение кадровой ротации. Однако мешать этой процедуре будет высокая централизация принятия решений и символизм верховной власти. Эта ситуация может привести к феномену «самоизоляции» различных групп – безо всяких вирусов. Но внутри них разовьются горизонтальные формы идейной поддержки и солидарности; эти связи будут в минимальной степени подвергаться контролю и образуют второй слой социальной реальности.

При этом будет считаться крайне маргинальной публичная адвокатура власти – феномен отчуждения от подчеркнутых лоялистов, который ярко проявился в начале прошлого века. Обострится этическая проблематика отношений общества и государства. При наличии весомых ресурсов и неплохой электоральной поддержки на публичном уровне не удается рекрутировать сколь-нибудь значимый слой людей, способных открыто поддерживать инициативы власти. Все это приходится делать с оговорками, лавированием, попытками обеспечить некую «объективность» взгляда; «адвокаты бренда» в целом производят впечатление тех еще пройдох. Ушла искренность, которая вызывала доверие при раннем Путине или в крымский период.

А при отсутствии персонализированной поддержки все актуальней будут апелляции к «глубинной России», «скрытой (но при этом известной) воле народа» и так далее – через социологические инструменты и различные акции плебисцитного типа. Однако доверие к ним будет снижаться, ведь каждую такую инициативу надо убедительно мотивировать, но уже сегодня ощущается дефицит качественного идеологического ресурса у власти.

В медийном поле довольно жестко закрепятся два типа реальности: «как есть на самом деле» и «как это демонстрируется», и отношения между этими типами будет становиться все более условным. По-видимому, большие медийные каналы, которые находятся под контролем государства, окажутся окончательно скомпрометированы для одной части общества, но отношение второй будет все более уходить в область равнодушия и забавы («что еще теперь расскажут»).

Но все же надо признать, что старение элит – глобальный процесс, и само обнуление – попытка встряхнуть ситуацию, вернуть часть прежней харизмы за счет списания времени. Как бы начать все заново. Президент РФ находится, к примеру, в одном возрастном слое со всеми основными кандидатами на пост президента США и даже относительно молод по сравнению с ними. Путину сегодня 67 лет, Трампу – 73, Байдену – 77, Сандерсу – 78. Моложе, но всего на один год, председатель КНР Си Цзиньпин.

Пока сложно сказать, почему в странах с геополитическими амбициями происходит такое цементирование верхнего слоя. Возможно, сам по себе довольно долгий период стабильности «забивает» каналы для кадровых обменов, слишком плотно пломбирует переходы между уровнями управления. Возможно, большие системы по своей природе теряют навыки самообновления, хотя это и создает угрозы их эффективности и конкурентности. Однако рано или поздно накопленное напряжение прорвется. Там возникнет встречная идеология обнуления ситуации, ее носители тоже предложат все обнулить – но уже со своих ценностных позиций. И здесь замаячит призрак нового, технократического нигилизма.

Что еще почитать

Драматургия малых городов. Заметки социолога. Почему на Западе крупные компании часто переносят штаб-квартиры в малые города, а в России возможен только переезд «Газпрома» в Петербург

Московский корпоратив. Заметки социолога. Удивительно, как неплохо сохранился до наших дней этот жанр, появившийся еще в середине 1990-х

Кризис понимания. Заметки социолога. Власти, бизнесу и обществу договариваться не то что не о чем – не на чем

Революция и мы. Заметки социолога. Генератор смыслов, разогнанный революцией 1917 года, продолжает работать, позиция бизнеса повторяет логику столетней давности

Оцифрованные души. Заметки социолога. Почему государство выглядит неумело и растерянно в новом цифровом мире

Неврастения российского менеджмента. Заметки социолога. Почему руководители компаний в России такие агрессивные и тревожные

Бордюр абсурда. Заметки социолога. Как мэр Москвы разрушает картину мира обывателя

Растерянность. Заметки социолога. Всегда полезно поймать ключевую психологическую характеристику времени

Сто рублей в кармане. Заметки социолога. Хранятся деньги на счете в банке или в виде наличных; деньги в момент получки и в конце месяца – это все разные сущности