«Инфраструктура – против тебя, она тебе говорит: нарушай!» Что общего между «Норникелем» и конфетной фабрикой

«Собирать вручную роллы ирисок в маленькие коробочки – занятие муторное. Ночью – еще и унылое. Укладываю по четыре ролла в три ряда. И планомерно засыпаю. Моя сегодняшняя машина работает неритмично, постоянно останавливается. Тогда я открываю защитную крышку и настраиваю машину. Но лучше так, чем практически без остановки 12 часов кряду собирать конфеты. Иногда я без особой на то причины останавливаю машину. Неспешно отскребаю шпателем налипшие на механизмах ириски, счищаю тряпкой шоколад с тэнов, сдуваю конфетную крошку сжатым воздухом. Это отвлекает. Мне помогает молодая упаковщица. Она здесь вахтовым методом. В цехе шумно – машина ревет словно раненый мамонт. Но мы разговариваем. Чтобы не уснуть».

Это фрагмент из полевых записей Ольги Пинчук – научной сотрудницы Центра независимых социологических исследований и аспирантки департамента истории НИУ ВШЭ (Санкт-Петербург). Ольга практикует исследования условий труда по методу включенного наблюдения и в рамках одного из них год проработала упаковщицей на подмосковной конфетной фабрике. В интервью «Деньгам» она рассказывает о том, как изнутри выглядит труд российских рабочих и почему на производстве все постоянно нарушают правила, а собственники российских предприятий не хотят инвестировать в человеческий капитал.

Метод включенного наблюдения, или этнография, – это классический метод для социальной или культурной антропологии и один из методов качественной социологии. Он предполагает включение в то сообщество, которое исследователь изучает, и попытку какого-то осмысления и переживания на месте, взгляд изнутри. Это один из ключевых методов в американской социологии XX века, начиная с 30–40-х годов, – с его помощью социологи известной Чикагской школы исследовали банды, гетто, бездомных, боксерские клубы, в общем, самые необычные, сложные поля. Пару лет назад в русском переводе вышла книга американского социолога и городского этнографа Судхира Венкатеша «Главарь банды на день», где он рассказывает таким неакадемическим языком о том, как вживался в свою роль, чтобы исследовать банду как раз на окраине Чикаго. Банды на окраине Чикаго – это в основном афроамериканцы. И вот он со своей академической идентичностью – с листочками, с кучей анкет – пытался вжиться в это гетто, где люди, не таясь, ходят с пистолетами и другим оружием. Его пытались избить, где-то закрывали – как мы видим, этот метод может быть довольно опасным. Но в итоге Венкатеш написал замечательную книжку, которая стала прекрасной классикой жанра.

Ключевой момент заключается в качестве собранного материала. Мы привыкли думать, что социальные науки – это про интервью, про опросы, но в рамках включенного наблюдения или этнографии интервью брать практически невозможно. Если они и случаются, то очень редко – как правило, это просто беседы в обыденном понимании этого слова, это участие в каких-то практиках с информантами, с людьми, которые тебе интересны. То есть это полное вживание в какую-то другую роль и попытка абстрагироваться от своей привычной роли и позиции.

Работа под прикрытием

В России исследователей, которые используют метод включенного наблюдения, не так много. Один из моих близких коллег Сергей Мохов занимается похоронной индустрией. Он в свое время пару лет работал в похоронной бригаде, чтобы понять, как устроена похоронная инфраструктура, взаимодействие моргов, больниц, похоронных бригад, кладбищ. Еще один пример – Анна Клепикова из Европейского университета проводила исследование дома-интерната для детей с нарушениями развития, где в течение нескольких лет работала как волонтер. Она тоже написала книгу пару лет назад – «Наверно я дурак». Эта книга написана художественным языком, в ней нет ссылок на статистические исследования, она очень легко читается, что позволяет погрузиться в повседневность интерната.

В целом, метод включенного наблюдения не распространен в России. По большей части это связано с трудоемкостью и с тем, что нет финансирования на такие исследования. Западные университеты имеют кафедры антропологии, где известно, что этнография, включенное наблюдение – ключевой метод, исследователи получают финансирование и время для исследований. Для российской академической среды это очень редкая история.

Ассоциации со шпионажем здесь, конечно, очевидны, это первое, что приходит на ум, но у меня они вызывают негативные эмоции, потому что все-таки у шпиона есть какая-то конкретная цель – раздобыть информацию и потом как-то ее использовать. У исследователя нет задачи выудить какую-то конкретную информацию, поэтому вопрос о том, как расположить к себе людей или как заставить поверить, что ты один из них, просто не возникает.

Исследование «Этнография рабочего места» проводилось Ольгой Пинчук в 2016–2017 годах при поддержке Фонда социальных исследований «Хамовники». Ольга не раскрывает название предприятия, на котором работала, по этическим соображениям, чтобы не навредить информантам.

Моя этическая позиция заключается в том, чтобы быть откровенной и не врать информантам в «поле» – это самое важное. Когда я устраивалась на завод, я понимала: если сказать на собеседовании в отделе кадров о том, что я исследователь и хочу посмотреть изнутри на то, как устроен труд на заводе, я просто не попаду туда. Поэтому на собеседовании я умалчивала о своих целях, но, в общем-то, говорила правду: мне действительно было интересно, как там все устроено, я действительно хотела попробовать себя в физическом труде. И когда я пришла в цех, то вела себя вполне естественно. Другой вопрос, что как только ты начинаешь с кем-то сближаться из коллег и выстраивать дружеские отношения, сразу возникает этический барьер, и это сильно угнетает. Поэтому, начиная с первого месяца, я уже рассказывала довольно открыто о себе коллегам, с которыми общалась ближе, с подругой, с которой мы вместе гуляли.

Непрозрачные зарплаты