kremlin.ru
На минувшей неделе развитие получила тема последствий пандемии коронавируса в России. Стране не привыкать к статистическим казусам. Однако последние уточненные данные Росстата – с начала пандемии до конца января (за февраль статистики пока нет) было насчитано 200 432 смертей граждан с COVID-19 – продолжает радикально расходиться со сведениями правительственного оперативного штаба (менее 89,5 тысячи по состоянию на 8 марта). Как это понимать? Вспомним декабрьские разъяснения вице-премьера Татьяны Голиковой, возглавляющей оперштаб:
«Хочу сказать, что и данные оперативного штаба, и данные Росстата являются достоверными. Даже те цифры, которые мы публикуем как оперативные данные, тоже могут быть уточнены как в меньшую, так и в большую сторону».
Расхождения, по ее словам, вызваны разной методикой подсчета: штаб учитывает лишь оперативную информацию, не требующие дополнительного подтверждения при вскрытии («то есть это явная смертность от ковида»), а Росстат – результаты более основательной экспертизы. Напомним, что еще на заре пандемии статведомство отказалось публиковать национальную статистику по причинам смерти. Однако это в результате не слишком помогло в утаивании шила в мешке, поскольку в распоряжении независимых аналитиков и журналистов по-прежнему имелись цифры избыточной смертности.
Так, «Медиазона», проанализировав данные официальной статистики, пришла к выводу, что с апреля по октябрь в РФ умерло на 120 тысяч человек больше, чем в среднем за тот же период в последние пять лет. Показатель избыточной смертности отличался от данных оперштаба (28,2 тысячи на тот момент) более чем в 4 раза. Были и другие расчеты – от специалиста по анализу данных Дмитрия Кобака из Университета Тюбингена и его коллеги Ариэля Карлинского из Еврейского университета, оценивших избыточную смертность в России за весь 2020 год в 360 тысяч человек. Мировыми рекордсменами по производству сомнительной статистики, по их оценкам, стали в основном некоторые постсоветские государства – Узбекистан (занизил показатели смертности от COVID-19 в 30 раз), Беларусь (15), Казахстан (12) и, наконец, Россия, в которой показатели избыточной смертности расходилось с цифрами оперативного штаба в 6,7 раза.
Правда, эти расхождения при всей их бесконечной подозрительности сами по себе еще не давали окончательного ответа на вопрос, что происходит. Демографы Высшей школы экономики Сергей Тимонин и Анатолий Вишневский, ныне покойный (официальные причины его смерти так и не прозвучали, но коллега Вишневского Марк Тольц сообщил, что 85-летний ученый умер «от ковида») еще в мае отмечали объективные сложности в сборе достоверных данных:
«Традиционно, статистика причин смерти, собираемая и публикуемая официальными ведомствами, основывается на информации, полученной из медицинских свидетельств о смерти. Они заполняются в соответствии с общепризнанными правилами, принятыми на международном уровне более 70 лет назад. Так, если в свидетельстве о смерти указывается несколько ее причин, то выделяется одна из них, которая считается первоначальной, запустившей всю цепочку заболеваний, приведшей к наступлению летального исхода. В этом случае все остальные заболевания рассматриваются как осложнения основного заболевания или как сопутствующие (коморбидные). Статистическая разработка причин смерти ведется по первоначальной причине. Ее выделение может оказаться в некоторой степени субъективной и нетривиальной задачей даже в “нормальных” условиях. Эпидемия COVID-19, которая несет наибольшую угрозу для пожилых лиц с тяжелой сопутствующей патологией, порождает дополнительные сложности при выделении первоначальной причины смерти».
Проблема неоднозначности исходной информации с самого начала служила надежным прикрытием для российских властей, не желавших признавать истинных масштабов эпидемии и настаивавших на необъяснимо низкой статистике смертности в стране. Так, официально подтвердив, что в 2020 году в России умерло свыше 2,124 млн человек, что на 324 тысячи (18%) больше, чем в 2019 году, Росстат уточнил, что основной причиной смерти COVID-19 стал только в 86 498 случаях. Это, конечно, не 55 тысяч, которые насчитал оперштаб, но расхождение, согласитесь, не столь внушительно. Остальные смерти? Тут Росстат прибегает к полутонам. Коронавирус выступает основной причиной смерти еще в 17,5 тысячи случаев, но уже в виде предположения на основании клинической картины. У 13 524 пациентов коронавирус ускорил развитие иных заболеваний, приведших к летальному исходу. А в 44 937 случаях коронавирус и вовсе не имел отношения к причинам смерти.
Приблизительно так – дроблением ковидной статистики на подтвержденную, уточняемую и не относящуюся к делу – и создавался последний рубеж информационной обороны российских властей в условиях пандемии. Последний, но не единственный.
Когда в конце мая губернатор Липецкой области Игорь Артамонов устраивал разнос подчиненным, призывая тех больше «тренироваться» в замене реальных данных теми, «которые соответствуют фактам», а в Калмыкии решили вообще не публиковать плохой статистики заболеваемости строго по вторникам – уже тогда было ясно, что подобное рисование цифр неизбежно войдет в противоречие, в том числе, с данными Росстата. Но чиновники, надо отдать им должное, проявили последовательность: не решаясь спорить с официальной статистикой избыточной смертности в своих регионах, они просто отказались объяснять ее причины – одновременно занижая ковидные цифры в невероятное количество раз.
В отдельных регионах, например, Башкирии, инфицированные умирали по расписанию местных властей – ежедневно, но, как правило, не более чем по одному в сутки. Согласно ноябрьским расчетам журналиста издания «Холод» Михаила Зеленского, республика вышла в национальные рекордсмены по фальсификации статистики. В Татарстане, как отмечал Forbes, с коронавирусом связали причины избыточной смертности за прошлый год лишь в 4,9% случаев. Показатель Чечни – 5,9%, Мордовии – 8,6%, а в упомянутой выше Липецкой области – 6,8%. Согласно подсчетам «Открытых медиа», в 33 из 85 российских регионов избыточная смертность не менее чем в 10 раз превысила число официально признанных смертей от коронавируса, а еще в 40 регионах – более чем в 3 раза.
Здесь следует снова вспомнить слова Голиковой, заявившей, что избыточная смертность в 2020 году (январь-ноябрь) в РФ «более чем на 81%» связана с коронавирусом. Такая оценка подтверждается мнением независимых экспертов. Так, демограф Алексей Ракша тоже относит к коронавирусным не все избыточные смерти – часть из них предположительно вызвана перегруженностью системы здравоохранения. При этом исходя из опыта развитых стран на них в среднем приходятся все те же 80%. В Москве, если судить по данным столичного департамента здравоохранения, аналогичный показатель и вовсе близок к 100%. Об этом косвенно свидетельствуют и заявления самих чиновников, признававших, что в декабре COVID-19 «в качестве основной или сопутствующей причины смерти отмечен в 5891 случае. Таким образом, смертность от коронавируса покрывает почти всю избыточную смертность».
Нельзя сказать, чтобы масштабные сокрытия, грубейшие подтасовки и манипуляция данными имели шансы остаться незамеченными. И тем не менее, новые официальные данные в какой-то мере помогают расставить точки над «i» (хотя пока и не все). Они дают более ясное представление о российском здравоохранении, состояние которого осенью сами медики описывали словом «коллапс», – да и в целом о состоятельности государственных мер в борьбе с пандемией. Новая статистика позволила изданию «Meduza» предположить, что к началу февраля Россия «почти официально» «скорее всего» стала номером один в мире по числу жертв коронавируса на душу населения. И даже если это преувеличение, просто исходя из официальной статистики умерших граждан РФ с COVID-19 страна так или иначе оказывается в первой тройке по их абсолютному количеству – после США и Бразилии (сейчас Университет Джонса Хопкинса, учитывающий лишь данные российского оперштаба, ставит РФ на 8-е место по данному показателю).
Складывается глубоко трагичная картина. Но она не была бы настолько скандальной, прояви российская власть чуть больше умеренности и адекватности в освещении своих грандиозных побед над эпидемией. В путинской системе координат, увы, подобное немыслимо. Демагогическая трактовка любых фактов и тенденций, способных представить режим в невыгодном свете, возведена в неписаный закон. С самого начала пандемии власть и ее неутомимая пропагандистская машина демонстрировали привычное усердие, объявляя черное белым, – да еще усугубляя создаваемый эффект критикой геополитических противников в стилистике «Международной панорамы».
«С учетом опыта четырех лет работы и жизни в Вашингтоне, происходящее удивления у меня не вызывает, – писал в конце весны Игорь Дунаевский, собкор “Российской газеты”, в статье “Доктор Доллар. Почему в США смертность от COVID-19 такая высокая”. – Соединенные Штаты – интересная и яркая страна многих возможностей, где умеют делать поражающие воображение операции, внедряют телемедицину, доставляют в неотложку на вертолетах. Но все это стоит больших денег и доступно только богачам. А когда речь идет о каждодневной медицине для всех, завидовать абсолютно нечему. Читатель может найти множество цифр и статистических сравнений по врачам или койкоместам на душу населения (тут Россия на голову выше)».
«Россия на голову выше» – такова позиция, и она остается неизменной. Любая критика и сопоставления не в пользу РФ с остервенением будут отвергаться официальными лицами на всех уровнях, включая дипломатический. Но пандемия продолжается, а среди бравурных заявлений власти о неуклонном снижении заболеваемости проскальзывают сомнения. Ждать ли третьей волны? Насколько тяжелой? До какой степени новый удар пандемии смягчит вакцинация, темпы которой в России, занятой глобальным продвижением «Спутника V», оставляют желать лучшего. И это еще мягко выражаясь – в глобальном рейтинге Университета Джонса Хопкинса страна занимает 46-е место по доле вакцинированного населения.
Не находя объяснений феномену, экономист Константин Сонин, профессор Чикагского университета и ВШЭ, обратился на своей странице в Facebook к политологам с просьбой поделиться версиями: «Чем объясняются такие медленные темпы вакцинации в России? Почему не используются те инструменты, которые так мощно используются в других ситуациях? Телевизионная пропаганда, административный ресурс – почему это не задействовано? Нет политического решения? Почему?»
«Россия первой в мире одобрила разработанную вакцину, почти полгода назад. Нет данных о том, что Sputnik V чем-то серьезно хуже других вакцин или чем-то опасен – через полгода после выпуска это уже вполне серьезная информация. Тем не менее темпы вакцинации удручающе низкие – судя по имеющимся данным, две дозы получило максимум 1–2%, одну – 4–5% [населения]. В Америке одну дозу получили уже 16%, при том, что вакцина официально одобрена на три месяца позже. Конечно, США – богатая и высокопроизводительная страна и сравнение может быть неподходящим, но у многих стран темпы вакцинации выше […] В Москве, например, вакцина находится в свободном доступе. Но [и там] ничего не делается, чтобы убедить или заставить граждан делать прививки. Почему?»
Недоумение Сонина легко понять. Даже в российской столице, где, в отличие от многих регионов, нет ни дефицита вакцины, ни проблем ее получить (в том числе, бесплатно), жители не спешат делать прививку – на сегодня таких существенно больше 90%. И да, никто тут действительно не видит в этом проблемы. Не далее как вчера заместитель мэра Москвы Анастасия Ракова оценила количество привитых москвичей в более чем 700 тысяч человек, а темпы вакцинации посчитала «очень хорошими». В чем дело?
mos.ru
Из множества ответов на вопрос Сонина лично мне наиболее релевантной и одновременно емкой показалась реплика историка и литературоведа Александра Эткинда, профессора Европейского университетского Института во Флоренции: «Отказ москвичей вакцинироваться – это классическая проблема недоверия. Как заставить доверять тем, кто всегда обманывает? И вот однажды они говорят правду, как часы, которые не ходят. Но им, конечно, не верят. Тем более что других часов нет, и сравнить не с чем». В свежих Хрониках госкапитализма:
