Александр Петриков специально для «Кашина»

Говорить, что у российского государства беда с институтами — давно общее место, но, говоря о кризисе институтов, многие ли имеют в виду тюрьму? На общем фоне она не бросается в глаза. Что не так с парламентом или с армией — всем очевидно и интересно, а тюрьма как бы и есть тюрьма; в социальном смысле — коллективный опыт сотен тысяч или миллионов сидящих, отсидевших, их родственников и знакомых, в административном — самая дальняя (за ней уже только смерть) часть силовой системы, ну и понятно, что в идеале тюрьму нужно гуманизировать, реформировать, улучшать условия, но трудно при этом представить, что когда-нибудь в ней станет «хорошо». Многочисленные истории из ненашей жизни, — все, например, знают, что Брейвик сидит как в хорошем отеле, — даже не подразумевают, что есть какой-то идеал, к которому стоит стремиться, напротив, всегда найдутся люди, которых брейвиковские человеческие условия возмутят, и в самом деле, кто всерьез пожелал бы хотя бы тому же герою недели Мохову-скопинскому сидеть «как Брейвик»? — тюрьма, в которой не страдают, уже и не вполне тюрьма, другое дело, что можно страдать как в кино «Калина красная», когда контингент поет в хоре песню про вечерний звон и скучает по маме, а можно — как в утекающих иногда из колоний пыточных видео. Между прочим, само слово «беспредел» в нашем языке — оно как раз из какой-то перестроечной документалки о лагерном быте, и вот, наверное, главное, в чем все, кто готов об этом думать, сойдутся — это чтобы в тюрьмах не было беспредела, ну а все остальные мечты о хорошей жизни — они же как раз про свободу, если совсем грубо — будет честный суд, и с ним в тюрьму будут садиться только те, кого не жалко. Едва ли кто-то сейчас, мечтая о прекрасной России будущего (даже в самом буквальном, не привязанном к лозунгу смысле), начинает мечтать с тюрьмы — нет, она где-то совсем на периферии мечты, и это логично.

Но все же тюрьма институт. И этого института, как многих других, в России на самом деле нет. Даже с точки зрения государства — зачем ему тюрьма? Ну, изолировать опасных для общества людей, даже не перевоспитывать — предположим, что в перевоспитание на самом деле мало кто верит, и еще допустим, что с точки зрения нашего авторитарного и жестокого государства тюрьма вполне пригодна как способ решать политические проблемы, то есть исключать из общества потенциальных пассионариев, запугивать остальных их посадками, а если того потребует текущий момент (как, по крайней мере, однажды было перед Олимпиадой) — выпускать, обозначая этим свою немедленную гуманизацию и способность идти на компромиссы.

И вот даже такого, вполне полезного с авторитарной точки зрения, инструмента у российского государства нет. Вместо него — даже не просто плохо управляемый и многократно недореформированный обломок старого Гулага, а просто такая черная дыра, пригодная в лучшем случае для русской рулетки, машина уничтожения, работающая в произвольном порядке с не очень высокой, но и совсем не нулевой вероятностью срабатывания — ты хочешь, допустим, кого-то изолировать, испугать, а на выходе получаешь труп, даже если цели убить не было. Про цель убить — нет, это даже не намек на путинское «если бы хотели»; существует, по крайней мере, почти консенсус по поводу тюремной судьбы осужденных за педофилию (поиск по новостям по запросу «в колонии убили педофила» выдает много всевозможных реальных случаев), есть вопросы и по поводу смертей осужденных за терроризм, начиная с Радуева. По сути речь идет о полулегальной смертной казни, в которой вместо судьи — сокамерник с заточкой, тюремный опер или даже врач.

Полезно помнить, что Сергей Магнитский — это не просто какой-то умерший сотрудник Браудера, именем которого американцы назвали первый санкционный акт. Магнитский — это арестант «Матросской тишины», замученный до смерти неоказанием медицинской помощи, то есть жертва циничного и подлого убийства, и единственное спорное в его истории — на каком уровне и по какую сторону от тюремных решеток принималось решение о его убийстве. Формально считается умершим на свободе юрист «Юкоса» Василий Алексанян, которого выпустили умирать, когда его болезни достигли уже терминальной стадии. Алексанян успел засвидетельствовать, что полноценное лечение под арестом ему обещали только в обмен на нужные следствию показания против Ходорковского. Фактически Алексанян был убит так же, как Магнитский.

Полезно помнить также, что Максим «Тесак» Марцинкевич не только медийный фрик из начала десятых и нацист-головорез из расследования «Базы», но и запытанный до смерти политзаключенный — описаний повреждений на его мертвом теле полно в сети, в том числе у «Базы», поищите. Есть менее знаковые тюремные убийства — «русского Илона Маска» Валерия Пшеничного изнасиловали и задушили, попытавшись оформить убийство как суицид, топ-менеджера «Роскосмоса» Владимира Евдокимова, когда он отказался платить, перевели в камеру к уркам, которые его зарезали. Количество смертей, о которых можно найти информацию в газетах, позволяет представить, сколько есть таких, кем некому интересоваться, за кого некому хлопотать при жизни и посмертно, и в чьих свидетельствах о смерти написано «острая сердечная недостаточность», даже если у трупа вырваны ногти или выколоты глаза.

Это даже не репутация — это практический опыт российской тюремной системы только за последние десять с небольшим лет. ФСИН — структура, про которую давно все ясно и понятно. Министерство сатанизма. Ни одному из тех, кто содержится в российских изоляторах и колониях, российское государство не способно сегодня гарантировать сохранение жизни и здоровья. Даже если соответствующую гарантию даст публично и персонально Владимир Путин, возможностей ее обеспечить у него нет — фсиновская система полностью состоит из потенциальных убийц, за каждым из которых не проследишь. Это не Освенцим или Дахау, выстроенные с аптекарской скрупулезностью именно как безупречный механизм — российский ФСИН это колоссальное чудовище, подчиняющееся только собственным инстинктам и действующее как слепая стихия.

В руках этого чудовища сегодня находится популярный политик Алексей Навальный. В руках ФСИНа, не в руках государства или Путина. И если Путин думает, что завтра, — скажем, когда в очередной раз потребуется сымитировать оттепель, — он сможет Навального выпустить, очень может быть, что к тому моменту выпускать будет некого, и клеймо убийцы, над которым сейчас официальная Россия нервно посмеивается в связи с высказыванием Байдена, прирастет уже всерьез и навсегда. Какая бы политическая интрига ни сопровождала судьбу Навального, сейчас все ключи от этой интриги — в руках безымянных сотрудников ведомства, практикующего регулярные произвольные убийства и никем всерьез не контролируемого. Даже тот, кто не верит адвокатам и соратникам Навального, а также ему самому, не будет сомневаться в том, что само по себе пребывание в колонии несет постоянную и серьезную угрозу жизни и здоровью — Навальный мог бы об этом и не заявлять, это и так понятно. Неуместны и сравнения с любым из предыдущих известных заключенных, погибших или выживших — даже Ходорковский никогда не был по-настоящему весомой политической фигурой, Навальный — первый сидящий в тюрьме большой российский политик, и, значит, впервые в истории политическая ситуация в России зависит не от ответственных за эти вопросы высокопоставленных кремлевских чиновников и не от первого лица, а от случайных и незнаменитых фсиновских офицеров и прапорщиков. Ссылки на «черных лебедей» — та еще пошлость, но тут уникальный случай — самого жирного черного лебедя Владимир Путин выпустил на произвол судьбы своими руками, и дальше как повезет. Может, это и есть та игра, в которую он (для удовольствия, от скуки, от желания поскорее все закончить) на самом деле играет — и, кажется, это самое рациональное объяснение.