Ольга Яковлева в фильме «Таня» (1974)
Таня. За будущее пятнадцатое ноября.
Герман. В тысяча девятьсот тридцать пятом году.
Таня. В тридцать шестом…
Герман. В тридцать восьмом! Мы будем с тобой праздновать пятилетие… Интересно, что с нами будет в тридцать восьмом? Не знаю.
(Алексей Арбузов, «Таня» )
Статья в русскоязычной Википедии о фильме «Таня» очень скупа на информацию: режиссер (Анатолий Эфрос), авторы сценария (Эфрос, Арбузов), год создания (1974), актеры (Ольга Яковлева, Валентин Гафт, Николай Волков, Леонид Броневой, Лия Ахеджакова, Юрий Богатырев), музыка (Альфред Шнитке). А в разделе «Примечание» там единственная ссылка. Это pdf номера газеты «Люберецкая правда» от 14 ноября 1974 года. В правом верхнем углу этой газеты краткая аннотация выпуска: «Пятилетку и обязательство четвертого определяющего досрочно — Отчеты о выборах в парторганизациях — Соревнование молочнотоварных ферм — На ВДНХ СССР — Производству высокую культуру — Информация. Новости».
На последней, шестой, странице, в разделе «Новости», в самом нижнем правом углу, программа телепередач. Этот единственный раздел, который из года в год прочитывался всеми подписчиками «Люберецкой правды», был оправданием ее существования. А также существования всех остальных «правд» и «известий» того времени. 14 ноября 1974 года по первой программе в 9:30 утра: «Таня», телефильм. Наверное, это и была премьера фильма. Интересно, что действие пьесы и фильма начинается 15 ноября. Как бы на следующий день. Забавное совпадение.
Только благодаря телепрограмме «Люберецкая правда» и удостоилась ссылки в Википедии. Трудно сказать, почему именно она. Телепрограмма публиковалась во всех газетах. Но когда просматриваешь содержание номера, как-то очень остро понимаешь, почему твои любимые советские фильмы 1960-х и 70-х годов всегда немного напоминают картины из жизни сумасшедшего дома. Но вот только отчего в то же самое время есть в этих фильмах что-то удивительно комфортно-успокаивающее, отчего их так хочется смотреть и смотреть? Они как фрукт дуриан или как пикантный сыр: остро воняет, а жрешь и не можешь остановиться. Во всяком случае, сейчас так на меня действуют лучшие фильмы времен поздней оттепели и раннего застоя. Даже не знаю почему. Наверное, это что-то связанное с детством. «Таня» для меня не исключение.
Однажды в аду
Детская встреча с «Таней» произвела на меня такое устрашающее впечатление, что я помню ее до сих пор. Я случайно увидел начало фильма по телевизору. И как будто заглянул в ад. Эти странные ужимки главной героини, ее неправдоподобно красивое лицо, высокий, нарочито какой-то писклявый детский голосок, одежда Мальвины или Куклы наследника Тутти, то, как она все время распахивает глаза и одновременно показывает маленькие острые зубки. Истерическое, раздирающее душу скрипичное соло. Или это была виолончель? Виолончель, наверное. Неважно. И еще умирающие за кадром младенцы. Сначала один, потом второй, потом третий. «От соседей звонили… Ребенок у них заболел!» — объявляет Ахеджакова со светлой идиотской улыбкой в самом начале кино, и ты сразу понимаешь, чем все это кончится.
Сюжет у фильма тоже, мягко говоря, странный. Фильм снят в 1974 году — и, судя по костюмам главных героев, действие происходит примерно в то же время. Герои, молодой советский инженер (Валентин Гафт) и его нигде не работающая молодая жена Таня (Ольга Яковлева), живут вместе с домработницей в большой хорошо обставленной арбатской квартире. Домработница — молоденькая деревенская девушка, которую играет Лия Ахеджакова, — меньше всего похожа на деревенскую девушку, тем более на домработницу. Она подает хозяевам суп в фарфоровой супнице и очень хочет преодолеть свою деревенскую косность и пойти учиться. Ну, то есть типичная такая история из жизни молодых советских инженеров и их домработниц.
Несколько проясняет ситуацию дата написания пьесы Арбузова, по которой поставлен фильм, — 1938 год. В то время Москва переполнилась деревенскими девушками, готовыми на что угодно за кусок хлеба и крышу над головой, и молодой успешный инженер мог позволить себе домработницу. Впрочем, для обладания отдельной квартирой он должен был быть ну очень успешным. Одновременно становится более понятным и специализация молодого инженера — он изобретает новый вид электрической драги для золотых приисков. Золотые прииски были тогда по понятным причинам важнейшей отраслью экономики.
Жена Германа, Таня, любит его без памяти, любит настолько, что бросила медицинский институт, чтобы всю себя посвятить мужу. Она делает ему великолепные чертежи, а в остальное время либо рассказывает, какой он великий, либо играет с ним в инфантильный флирт, либо беседует с домашним вороном Семен Семенычем. С первых же кадров видно, что Герман от этого уже сильно устал.
Но тут на горизонте появляется разлучница: кавалер ордена Ленина и директор золотого прииска (в переводе на современный язык — начальница лагеря). Недавно забеременевшая Таня случайно узнает, что муж не может устоять перед такой убийственной комбинацией, и тихо, не сообщив мужу о беременности, уходит из арбатской квартиры, прихватив с собой домработницу Дуню. Одновременно с происходящими событиями в соседней квартире умирает ребенок соседей.
Во второй части фильма Таня живет с домработницей Дуней и со своим грудным ребенком. Ребенок заболевает дифтеритом. Таня странным образом не подпускает к ребенку врача, надеясь вылечить его сама, пользуясь небольшим объемом знаний, которые она успела получить в мединституте. Но знаний не хватает, и ребенок умирает. Виолончель играет Шнитке, и все это чудовищно.
И, наконец, в третьей части фильма Таня — врач в далекой Сибири. Она вдоль и поперек бороздит Сибирь на лыжах, поскольку в Сибири много золотых приисков, и там всюду есть больные люди, которых надо спасать. На одном из таких приисков живет ее бывший муж Герман со своей новой женой, начальницей лагеря, и их новорожденным ребенком. Разумеется, этот ребенок тоже заболевает дифтеритом, и Таня, прервав многообещающую в романтическом смысле беседу с холостым начальником всех вообще лагерей (приисков), немедленно натягивает лыжи и несется через снежный буран его спасать.
По дороге ее заносит снегом и она замерзает в сугробе, но ее находит труппа бродячих артистов, которые тоже путешествуют от одного прииска к другому, радуя местное население своим искусством. Актеры привозят ее на прииск, где болеет ребенок Германа, отогревают ее в избе, после чего она немедленно спасает ребенка и становится лучшей подругой начальницы лагеря (директорши прииска). Герман об этом ничего не знает, поскольку находится в командировке на полевых испытаниях своей новой электрической драги.
Но в конце концов он возвращается, все видит, все понимает, тут приезжает главный начальник всех лагерей (приисков), которого, кстати, отлично играет Волков, главный флегматик советского театра и кино. Он возобновляет свой многообещающий разговор с Таней, но тут приходят артисты и дарят Тане огромный огурец. В финале Таня хлопает своими огромными глазами, неловко держит огурец на вытянутых руках, а потом, чего уж там, смело откусывает от него кончик. И зритель уже не сомневается, что с начальником всех приисков у нее все будет хорошо. Хотя, конечно, иногда огурец — это просто огурец, и авторы ничего другого, разумеется, не имели в виду.
Чудо-женщины
Фильм снят в театрально-нервной эфросовской манере. Актеры постоянно по очереди выходят на авансцену и их освещает как бы ярким прожектором. Кадры с произносимыми репликами повторяются по несколько раз. И с каждым разом эти реплики наполняются все более зловещем смыслом. От рваной невыносимо тревожной музыки Шнитке хочется куда-нибудь спрятаться. А главная героиня ведет себя так, что ее все время хочется убить. «А у соседей ребенок помер…» «Мальчик?» «Девочка».
В главной роли Эфрос снял свою любимую актрису и многолетнюю музу Ольгу Яковлеву. На советской сцене и на экране Ольга Яковлева была кем-то вроде антипода Татьяны Дорониной. Дело в том, что двух других таких искусственных женщин, как от слова «искусственность», так и от слова «искусство», природа просто никогда не создавала. Про Доронину я позволю себе самоцитату:
«Доронина — это настолько гипертрофированная женщина, что даже уже и не женщина, а какой-то третий пол. Ну, то есть, если взять бинарную шкалу женщина — мужчина, которую в последние годы стало так модно подвергать сомнению, то пол Дорониной размещается где-то в левой женской бесконечности, так далеко, где, в принципе, абсолютная женственность уже как бы сходится с абсолютной мужественностью».
Что касается Яковлевой, то это тоже гипертрофированная женщина, но это женщина-ребенок. Ее женственность настолько зашкаливает в сторону беззащитной наивности и невинной эмоциональности, что как бы тоже теряет женские черты. В случае Дорониной женщина в какой-то трансцендентальной бесконечности превращалась в мужчину, а в случае Яковлевой в ребенка. Эти два женских типа, женщина-вамп и женщина-ребенок, слитые вместе могли бы представлять идеальный образ советской женщины. Двойной профиль Дорониной и Яковлевой следовало чеканить на монетах того времени. С одной стороны — «сильная женщина», которая все вынесет, все может, но и пожертвует собой, если надо. С другой — вечная маленькая девочка, нуждающаяся в постоянной защите и опеке.
Пьеса Мёбиуса
Пьеса Алексея Арбузова «Таня» — очень странная пьеса. Она устроена как лента Мёбиуса: ее сюжет построен на постоянном заглядывании вперед. События в начале предвещают события в конце. В начале фильма Таня заблудилась, катаясь на лыжах в Сокольниках. В конце она заблудится в тайге, катаясь на дальний прииск. Смерть ребенка соседей предвещает смерть Таниного ребенка и спасение ребенка Германа и начальницы. Ворон Семен Семеныч превращается в живого человека. Такая пьеса с уклоном в мистику и символизм должна была бы выйти не в 1938 году, а лет на тридцать раньше.
В 1938 году она была не слишком уместна и с политической точки зрения. Арбузов написал пьесу о молодой женщине, которая видела смысл своей жизни исключительно в любви к мужу. Во имя этой любви она отказывается от друзей, от работы, от карьеры и даже, отчасти, от собственной индивидуальности. Но когда к ней приходит понимание того, что ее жертва никому не нужна, она смело разрывает со своим прошлым, без колебаний бросает обожаемого мужа, походит через трагедию потери ребенка и наконец обретает независимость и смысл жизни в служении другим.
Все это было бы нормальным в начале 1930-х годов, но в 38-м в СССР уже произошел разворот к «традиционным ценностям». К тому времени были запрещены аборты, бракоразводный процесс усложнился, сам образ разведенной женщины стал чем-то неприличным. И вдруг беременная женщина уходит от мужа только при намеке на возможную неверность. И нисколько об этом не жалеет. Такая феминистская повестка в то время уже совсем не приветствовалась.
Неудивительно, что пьеса встретила сопротивление тогдашней цензуры. Ее спасло то, что очень влиятельная театральная примадонна, звезда Театра революции Мария Бабанова очень ее полюбила и страшно захотела сыграть Таню. Ей удалось пробить пьесу, и 18 марта 1939 года она впервые вышла на сцене в главной роли. В последний раз она сыграла двадцатилетнюю Таню в 1956 году в пятидесятилетнем возрасте.
Но в фильме Эфроса вопросы женской эмансипации явно уходят на второй план. Если совсем коротко, то у него получился фильм о крушении любви и предчувствии неизбежного страшного будущего. Его героиня отказывается взрослеть, потому что знает: как только она повзрослеет, это будущее ее непременно настигнет. Таня пытается отодвинуть наступление будущего всеми силами. В момент страшной развязки, когда она случайно подслушивает, как Герман объясняется в любви «начальнице лагеря», на ней надета смешная и одновременно жуткая клоунская маска. Потом она ее снимает, и мы читаем наступление этого будущего в ее глазах.
«Интересно, что с нами будет в тридцать восьмом?» — спрашивает Герман, герой пьесы. И сам себе отвечает: «Не знаю». Но мы-то знаем и можем ответить чеховскими словами: «А то будет, что вас не будет!» Что же тогда на самом деле происходит в третьем акте? В таежной избе на нарах просыпается человек. Он открывает глаза — и дальше мы видим часть истории как бы этими глазами. Но чьи это глаза? Вскоре мы узнаем, что человека зовут Семен Семеныч, в точности как Таниного ворона. Да и ведет он себя очень похоже.
То есть перед нами то ли сон ворона, то ли сказка. И, как в сказке или во сне, у героини все получается. Таня выходит из зачарованного леса, спасает ребенка, наконец-то избавляется от разрушительной любви к бывшему мужу и обретает прекрасного принца. Да нет, и не сказка это даже, а просто театр. Иначе откуда бы взяться актерам посреди тайги в финале фильма. Счастливый конец бывает только в сказках. Ну, или в театре. Или в кино, на худой конец. Прав я был в детстве. «Таня» и вправду оказалась очень страшным фильмом. Страшным и безнадежным.
«Интересно, что с нами будет через четыре года. Не знаю», — говорит Герман — Гафт в фильме. Реплики о 38 годе он, разумеется, не произносит. Ведь дело происходит в середине 1970-х. Но это как раз то время, когда будущего не стало. Жизнь застыла в настоящем. Казалось, что надолго, почти навечно. «Таня» — один из главных фильмов эпохи застоя. И Таня в трагической клоунской маске — один из главных ее символов.-
Что еще почитать:
Гостья из будущего Тося Кислицына. Фильм «Девчата» как предчувствие «новой этики»
«Радоваться надо! Девка родилась!» Почему «Москва слезам не верит» получила «Оскара»
В ожидании праздника. Почему «Полеты во сне и наяву» до сих пор про нас