Фото: Vladimir Khodakov / Russian Look / Global Look Press
6 ноября 1991 года, 30 лет назад, Борис Ельцин возглавил правительство реформ России, его заместителем стал Егор Гайдар. Россияне запомнили эти реформы как «шоковую терапию». И готовы к ним оказались далеко не все. Поэтому и сегодня их вспоминают неоднозначно, а то и с гневом и ужасом. Действительно ли тогда можно было пойти другим путем или необходимость реформ настолько назрела, что иного выбора не было? На эту тему в интервью Republic размышляет политический деятель и экономист Сергей Жаворонков, сопредседатель политической партии «Демократический выбор» и член Совета фонда «Либеральная миссия».
«Плохо, что у нас не было тетчеризма»
— Для некоторых современных либералов гайдаровские реформы начала 1990-х сегодня выглядят дискредитацией идей либерализма и демократии. Некоторые даже считают, что это были и не либеральные реформы, а оголтелый тетчеризм, экономический радикализм, который никак не подходил для постсоветской России, только что пережившей развал СССР и население которой не было готово к рынку. Как вы относитесь к подобной оценке той экономической политики?
— Есть еще такая особенность, что многие из нынешних критиков реформ (Авен, Илларионов, Джеффри Сакс и прочие) сами работали в правительстве Гайдара, так что они ругают сами себя. «Постепенные реформы» мы уже видели в исполнении Горбачева, Рыжкова, Абалкина, Павлова. Чем они закончились, известно: исчезновением из магазинов всего, кроме хлеба. Я помню, как уже в декабре 1991 года стоял в очередях у себя на родине в Ставропольском крае. Никакого «оголтелого тетчеризма» в банальной идее, что цены на товары и услуги производители могут устанавливать свободно, что можно без всяких лицензий торговать с заграницей, что правительство не может бесконтрольно печатать деньги, вызывая гиперинфляцию, не было — это азы рыночной экономики, существующие во всех цивилизованных странах. А именно это, собственно, сделал Гайдар — он либерализовал цены и внешнюю торговлю (успешно) и пытался побороть гиперинфляцию. Правда, эта задача провалилась после того, как Верховному совету летом 1992 года удалось назначить главой ЦБ Виктора Геращенко, который стал активно печатать деньги. Все прочее, приватизация в частности, проходило уже без Гайдара. Задачу финансовой стабилизации удалось решить только к началу 1995 года, когда Ельцину удалось добиться отставки Геращенко.
Кстати, плохо, что у нас не было тетчеризма. Польша или страны Прибалтики, проведшие реформы быстро, — быстро и пришли к экономическому росту. Но Ельцин не был самовластным правителем, он был ограничен прокоммунистическим большинством Верховного совета. Думаю, что большой его ошибкой был отказ от идеи срочного роспуска Верховного совета где-то в конце 1991 года, на пике популярности, и проведения новых перевыборов с участием «президентской партии», как такие перевыборы были проведены в странах Прибалтики под формальным предлогом обретения независимости.
На счет «неготового к рынку» населения: основные рыночные навыки люди имели благодаря активно развитому в СССР черному рынку. Что же до их развития и усовершенствования, то невозможно научиться плавать по учебнику, не видя воды. И еще, население реформы 1992 года активно поддержало. Борис Ельцин на референдуме апреля 1993 года набрал 58% одобрения, на процент больше, чем он получил при избрании в июне 1991 года. И даже на отдельный вопрос, который был расставлен Верховным советом как ловушка против лично популярного Ельцина, «поддерживаете ли вы социально-экономическую политику президента и правительства», 53% ответило «да». Миф о всеобщей обиженности народа родился куда позднее, в нулевые годы, и дальше укоренился с помощью 20-летней пропаганды по Путин-ТВ.
— Можно ли сказать, что гайдаровские реформы создали предпосылки для возникновения авторитаризма, вертикали власти, полицейского государства и так далее? Наевшись стихийным рынком 1990-х, дефицитом социальной господдержки, настроение народа от романтизма перестройки резко качнулось в обратную сторону, поэтому новый авторитаризм и снижение политической конкуренции были приняты с распростертыми руками?
— Это странные обвинения. При Ельцине никакого авторитаризма не было: не было политзаключенных, были честные выборы с допуском на них всех желающих, была свободная пресса, и Ельцина можно было ругать даже по телевизору. Мятежники, восставшие с оружием в руках против него в октябре 1993 года и проигравшие, через полгода вышли на свободу по амнистии. Интересно, через сколько такие люди вышли бы сейчас и вышли бы вообще?
Обычно ссылаются на Конституцию 1993 года, но толком не могут объяснить: а в чем там проблема? В праве президента при определенных условиях распустить парламент? Ну так во Франции президент может это сделать без всяких условий. В утверждении президентом министров без согласия парламента? Во Франции то же самое. На самом деле, в большинстве диктатур (за редким исключением Китая, Кубы, КНДР, Вьетнама) вполне демократические конституции, в африканских диктатурах они списаны со стран-колонизаторов. Просто они ничего не значат, как, например, сейчас при Путине, статья 54 Конституции гласит, что закон обратной силы не имеет, а Путин подписал закон, что для экстремистов — имеет.