Стенд медиахолдинга РБК на Петебургском экономическом форуме, обыгрывающий прием эзопова языка. Июнь 2022 года
Телеграм-канал Александры Архиповой "(Не)занимательная антропология" (@antro_fun)
Совсем недавно я поучаствовал в дискуссии на очень интересную и, главное, на очень даже актуальную в наши дни тему — тему так называемого «эзопова языка».
Нельзя было не вспомнить про советскую литературу, в том числе и литературу того периода, который я помню хорошо и в котором я и сам формировался и как читатель, и как автор.
Служащие учреждения, называемого «советской литературой», то есть, говоря проще, советские писатели, подразделялись на тех, для кого цензура была как мать родная (их называли «соцреалистами»), и других, то есть «прогрессивных», будущих «прорабов перестройки», которые полагали своей миссией вступать в сложные и лукавые отношения с цензурой, вследствие чего возникла и творчески развилась особая эстетика, позже названная «эзоповской». Суть этой художественной стратегии состояла в том, что искусство, в сущности, сводилось к искусству обманывать начальство. Те, кому это удавалось лучше и изощреннее, назывались хорошими писателями. Называются они ими и до сих пор.
Но во все времена были и те, кто не то чтобы даже не хотел, а просто органически не в состоянии был дышать пыльным и кислым воздухом этой редко проветриваемой конторы. Это не всегда был сознательный выбор. Просто кто-то мог, а кто-то — нет.
Не-советских писателей при разной, мягко говоря, степени одаренности и разнонаправленности художественных устремлений объединяло одно, а именно то, что сводилось к формуле: «для меня никакой цензуры быть не может». Эту ситуацию каждый решал так, как понимал, и так, как умел. Каждый нарушитель конвенции нарушал ее по-своему. Кто-то окунался в поэтику абсурда, кто-то впадал в архаику, в богоискательство, в мистицизм. Кто-то занялся выяснением непростых отношений с языком.
Цензура в тех или иных формах была всегда, и всегда авторы стихов, прозы, киносценариев, театральных пьес и даже цирковых реприз жаловались на ее произвол. И ее, цензуры, явное или тайное присутствие в коммуникативном публичном пространстве всегда заметно, она всегда служит фоном, — то поярче, то побледнее.
Телеграм-канал Александры Архиповой «(Не)занимательная антропология» (@anthro_fun)
В нашей стране, как и в некоторых других государствах современности с имитационными демократическими институтами цензуры вроде бы как нет. Во всяком случае ее решительное отсутствие закреплено в форме одной из статей как бы действующей конституции. «Цензура запрещена», — буквально так коротко и ясно записано.
Когда все средства массовой информации обязали маркировать какие-то организации, признанные общественно опасными, посредством обязательного прибавления слов «запрещено в Российской Федерации», я, помню, предложил нечто подобное по отношению к «цензуре». То есть при каждом употреблении этого слова в любом контексте непременно прибавлять «запрещенная в Российской Федерации».
Цензуры как бы нет, но некий парадокс заключается в том, что при автократических режимах официальный запрет на цензуру чреват не просто фактическим ее присутствием, но присутствием практически безграничным.
Так что проблема «эзопова языка» выходит далеко за пределы воспоминаний о давних уже советских временах.
В разгар дискуссии ведущая предложила мне в качестве примера сказать что-нибудь «на эзоповом языке».
Недолго думая, я сказал: «Пожалуйста. Например так: «Все мы являемся свидетелями трагических событий, обычно обозначаемых словом, которое мы не можем произнести в публичном пространстве вслух, не рискуя подвергнуться тем или иным репрессивным мерам».
Там, где «эзопов язык», там неизбежно всплывают такие вечные понятия, как табу и эвфемизмы.
Они сопровождает нас всю жизнь, но начинается все с раннего детства, с детского фольклора. С детских игр.
Как не вспомнить популярную, известную многим поколениям игру «Да» и «нет» не говорить, черное и белое не покупать».
Эта старая детская забава в разных своих вариантах и проявлениях служит вечно работающей моделью особого типа социального поведения и во вполне взрослом мире.
Реклама Aviasales c использованием эзопова языка
Телеграм-канал Александры Архиповой «(Не)занимательная антропология» (@antro_fun)
Механизмы табуирования действуют и работают столь же подспудно, сколь и тотально. Объекты табуирования меняются, их число постоянно растет, и уследить за этим увлекательным процессом не так просто.
Иногда их причины требуют серьезных и тонких психологических, культурологических, историософских усилий. А иногда эти причины и мотивы явлены во всей своей непристойной наготе.
Отдельная тема — это постоянное и хорошо заметное обращение к эвфемизмам со стороны так называемого высокого начальства, начиная с самого высокого.
В этом страшновато признаваться, но похоже, что в этой среде явно культивируется доверие к древним магическим формам сознания и, соответственно, поведения, называемым обычно суевериями или, — еще менее почтительно, — мракобесием.
Когда государственный контроль за «базаром» хотя бы внешне ослабевает и, соответственно, вступает в свои сомнительные права контроль общественный или конвенциональный, тогда мы сами себя начинаем хватать за язык, — причем добровольно. Например, тогда, когда мы вступаем на тот шаткий и зыбкий коммуникативный грунт, который с некоторых пор обозначается такими понятиями, как «политическая корректность» или «новая этика».
Примерно вот это самое и многое другое говорилось в процессе интересной дискуссии про эзопов язык и про все, что с ним так или иначе связано. А в конце разговора я вдруг вспомнил сам и напомнил своим собеседникам о том, что античный баснописец, именем которого назван этот особый тип коммуникативного поведения, был, вообще-то говоря, рабом.
