Карта Европы на монете.
Toby Melville / REUTERS
Мало какая политическая структура в современном мире вызывает у российской правящей элиты больше сарказма и пренебрежения, чем Европейский союз. Несмотря на то что поставки в Европу нефти и газа обеспечивают наполнение отечественного бюджета, а Старый Свет производит бóльшую часть используемых нашей верхушкой предметов статусного потребления, в Москве называют Европу «геополитическим пигмеем», постоянно подтрунивают над ролью, которую в определении европейской политики играют Соединенные Штаты, и подчеркивают, что Европа «погрязла» в политкорректности и досужих рассуждениях о правах человека. Осторожность и ответственность европейских политиков принимается в Москве за трусость, а их приверженность принципам – за ненадежность и несамостоятельность.
Даже если не вдаваться в более мелкие детали, политика Москвы в отношении объединенной Европы выглядит более чем непоследовательной. По мнению Кремля, брюссельские институты «дискредитируют» Европу и «связывают по рукам и ногам» национальных политиков. Поэтому Россия активно поддерживает практически все политические силы – от леваков до нацистов, – выступающие с позиций евроскептиков, мечтая о расколе Европы, который приведет к восстановлению прав и возможностей национальных правительств. Видимо, ориентируясь на моральные качества господ Шредера и Берлускони, российские лидеры полагают, что с раздробленной Европой Москве будет проще иметь дело. Но это само по себе звучит крайне странно – ведь если считать, что Европа слаба, а с возрождением национализма она усилится, так ли это хорошо для России?
Ориентируясь на моральные качества Шредера и Берлускони, российские лидеры полагают, что с раздробленной Европой Москве будет проще иметь дело
В интересах ли нашей страны увидеть полностью суверенную, не связанную никакими обязательствами Германию, откуда за последние сто лет к нам дважды приходила война? Мы хотим «еще более независимой» Великобритании, забыв о крымской кампании 1855 года? Или Франции, сильной и «безбашенной», как в наполеоновские времена? Я, разумеется, допускаю сознательную провокацию. Но для меня все равно остается загадкой, почему Москва (если, конечно, она сама верит в свои сказки о «слабой Европе») так настоятельно стремится ее усилить?
