Задержания на митинге в защиту Ивана Голунова. Фото: Shamil Zhumatov / Reuters
Нехитрые эти мысли всегда крутятся в голове, но время от времени что-то такое случается, что делает их острее. Много всего было сказано вокруг истории с Иваном Голуновым, много было сказано такого, что стоило бы запомнить на будущее – если, конечно, случится здесь какое-нибудь будущее, – и каждый наверняка особенно запомнил что-нибудь свое. Я вот – прекрасные слова замглавы Министерства связи Аркадия Волина, которые были произнесены в понедельник, когда Голунов уже был под домашним арестом, когда было ясно, что хотя бы бить его больше не будут. И – теперь можно про это – росло уже смутное подозрение, что дальше будет лучше, решение сдать пару полицейских ради того, чтобы успокоить разбушевавшуюся общественность, уже принято или вот-вот будет принято. Правда, вслух про это было еще боязно, но не думать уже не получалось.
Тут-то и высказался знаменитый своей нелюбовью к свободе слова заместитель министра: «Если говорить про облик медиарынка Российской Федерации, то мы видим, что российские журналисты проявили высокий уровень солидарности и взаимной поддержки. Такие вещи, как солидарность и взаимная поддержка, формируют положительный облик Российской Федерации».
Он не смог
Передовые люди говорят, что любовь к родине – чувство атавистическое. Да что там, сами эти слова попахивают дурновкусием, чем-то таким, что еще в школе умудряются замазать казенщиной так, что и заикаться о своей любви нормальному человеку неловко. Но что поделаешь, любовь тебя не спрашивает, хочешь ты любить или нет, она просто есть, и с этим приходится считаться.
В молодой России разговаривать про это было немодно. Слово «патриотизм» подарили неприятным оборванцам, торговавшим возле бывшего музея Ленина грязными листками, где сообщалось, что настоящая фамилия Лужкова – Кац, и разоблачался ставленник мирового сионизма Борух Эльцын (про Ротшильдов и Рокфеллеров тогда, кажется, еще не рассуждали). Родину в этих листках подменяли портретом усатого людоеда, а любовь к родине – любовью к людоедству. Жертвенной любовью к людоедству, надо уточнить, потому что ясно ведь, что в этих отношениях ты не человек, а пища для склонного к человекоядству государства. И было, конечно, немного обидно, что так вот оно вышло, но у молодого человека в молодой стране дел хватает. Всерьез об этом задуматься не получалось.
