Граффити "20 лет". Художник Андрей Тоже. Фото: andreytoje.ru
Сейчас страна обсуждает, принимать ли (и если да, то в каком формате?) участие в голосовании по поправкам в Конституцию. Однако дискуссия неравноправна, агитация против поправок практически невозможна, массовые собрания не согласовывают и даже к пикетам стали относиться гораздо строже. Поэтому возникают многочисленные акции протеста, из которых исключено синхронное человеческое участие: можно повесить нецензурную растяжку на мосту, как это сделали нацболы в Пензе, а можно – чучело конституции в Барнауле, расклеить листовки – скучные или креативные, сделать наномитинги, где вместо реальных протестующих – игрушки или бумажные журавлики. Однако одновременно возникают акции, цель которых не сделать свое «послание против», но изменить уже существующее послание власти, «взорвать», перевернуть или осмеять его изнутри таким образом, чтобы оно стало оппозицией само себе. Это явление было описано, точнее, предсказано, в 1967 году писателем Умберто Эко и носит название «семиотической герильи», то есть «семиотической партизанской войны». Но зачем нужна она жителям России в 2020 году?
Вся власть – читателям!
В 1967 году молодой преподаватель и журналист, будущий автор «Имени розы» Умберто Эко читает лекцию под названием «Навстречу семиотической партизанской войне» («Towards a Semiological Guerrilla Warfare»). В современном мире, начинает Эко, людей контролируют не танки, контролирует информация. Именно поэтому после отставки Хрущева в СССР сменились главные редакторы самых крупных СМИ. «Страна принадлежит тому, кому принадлежит информация». Этот тезис Эко отлично иллюстрируется популярным советским анекдотом:
Александр Македонский, Юлий Цезарь и Наполеон Бонапарт присутствуют на параде на Красной площади.
– Эх, – говорит Александр Македонский, – если бы у меня были такие танки, я был завоевал весь мир!
– Эх, если бы у меня были такие самолеты, – вступает Юлий Цезарь,– никогда бы не пала Римская Империя!
– Да ладно вам, – говорит Наполеон Бонапарт, – если бы у меня была бы советская газета «Правда», никто бы не узнал, что я проиграл битву при Ватерлоо!
Однако сама по себе себе информация не монолитна. Есть послание, которое отправляет адресат, есть то, что получает реципиент. В идеальном мире одно равно второму – мы понимаем в точности то, что нам сказали. А в ситуации доминирования одной группы над другими у сильных есть тотальная власть над информацией: они обладают и источниками послания, и каналами, по которым оно пойдет. Но есть одна область, которую контролировать сложно – это свобода прочтения (или свобода интерпретаций) у получателей послания.
Если слабые, не имеющие власти, не могут сами послать свой сигнал, то они могут поиграть с сигналом власти, дать ему дополнительное прочтение, и даже не одно, сделать его глупым или страшным. Неважно, что с ним произойдет – важно, что изначальное послание будет разрушено. Чтобы завтра, в эпоху Новой коммуникации, выиграть войну, надо вести ее не там, где сигнал будет послан (то есть на экранах телевизоров), но там, где его получают.
