Открытие памятника жертвам казахского Голода в Алматы, 2017 год
Фото: Kazis Toguzbaev / RFE
В уходящем августе только ленивый не смеялся над со всех сторон нелепым учебником по истории от Мединского и Торкунова. И заслуженно: суконный язык, фактические несостыковки, двойные стандарты и нескончаемые потоки антиамериканского нытья серьёзно затрудняют неироничное чтение сомнительного пособия для одиннадцатиклассников. Однако за всей этой буффонадой таятся куда более неприятные вещи.
Как минимум, проблема в том, что подобные учебники вскоре получат ученики и других возрастов. Выпуск соответствующего издания для школьников 5–9 классов уже проанонсировал профессор РАН Александр Чубарьян. Историк прямо заявил: да, расскажем детям, что бывают империи плохие («их») и хорошая («наша»). Дескать, там — заморские колонии и классический колониализм, а у нас — объективное единство и общее экономическое пространство.
Очередные двойные стандарты здесь падают на благодатную почву. Немалой части россиян традиционно импонирует мысль, что именно их страна веками несла некую особенную миссию — одинаково в царский, советский и современный периоды истории. И этот выдуманный патент на цивилизаторство легитимизирует всё то, что выглядело бы преступным для тех же США или Великобритании. «Они» — угнетали и грабили, «мы» — учили и поднимали с колен. «Я русский оккупант, это моя профессия, так сложилось исторически», как с претензией на самоиронию пошучивали сторонники ещё «Русской весны» 2014 года.
Исторический опыт, правда, говорит ровно об обратном. Нередко желание Москвы причинить добро другим приводило к ужасным последствиям. В 1930-х годах так вышло в Казахстане. Ашаршылык («Большой голод»), трагедия местной коллективизации, до сих пор остаётся будто в тени происходившего в те же годы в Украине, на Кубани и в Поволжье. Однако относительно общей численности этноса именно казахи пострадали от сталинской политики сильнее остальных загнанных в СССР народов.
Инспектор без имени и убийство без наказания
От этого человека в архивах осталась одна лишь фамилия — Панчехин. Неизвестны ни его имя, ни дата и место рождения, ни что-либо другое из биографии. С уверенностью можно лишь сказать, что этот человек в начале 1930-х годов работал в Рабкрине — Рабоче-крестьянской инспекции, органе госконтроля в раннем Советском Союзе. По службе инспектор и оказался в Казахстане, тогда ещё не союзной республике (этот статус она получит в 1936-м), а автономии в составе РСФСР.
24 января 1931 года Панчехин начал расследовать дело, которое при иных обстоятельствах претендовало бы на статус исключительного. Тремя месяцами ранее пограничники на юго-востоке Казахстана настигли беглецов — примерно пару сотен людей, в основном казахов и дунган, потомков переселенцев-мусульман из Китая. Судя по всему, с ними бок о бок шли и несколько русских с украинцами. Планы разноязыкой группы не вызывали сомнений.
Отчаявшиеся мужчины и женщины вели детей и остатки скота, чтобы проскользнуть сквозь китайскую границу и покинуть перед началом зимы охваченные голодом казахские степи.
У хребта Боро-Хоро они рассчитывали выйти в Илийскую долину — уже на территории Синьцзян-Уйгурии, в то время полунезависимой от Пекина. Однако у города Текели беглецы привлекли внимание уполномоченных ОГПУ. В Каратальском районе пограничники остановили скотоводов. А дальше…
К Панчехину попали несколько чекистских рапортов насчёт случившегося в октябре 1930-го. Отчёты расходились между собой в деталях, но в целом давали похожие картины. Задержание несостоявшихся эмигрантов обернулось массовым убийством. Уполномоченные ОГПУ сообщали о примерно 18–20 погибших, в том числе нескольких женщинах и детях. Большинство уцелевших взяли под арест, при этом девять семей всё же смогли бежать и уйти в вожделенный Синьцзян.
Миграция из советского Казахстана в годы голода
Карта: Wikipedia / Aidos2
Установить, что именно спровоцировало бойню, представлялось трудным. Один из присутствовавших чекистов утверждал о якобы найденных трёх охотничьих ружьях и одной сабле. Однако никто не оспаривал, что беглецы — видимо, уже истощённые и охваченные ужасом — воспользоваться этим оружием даже не пробовали.
«По материалам, имеющимся в Каратальском районе, отмечается следующее. Во-первых, никакого сопротивления среди бежавших не было. Во-вторых, в числе убитых было много бедняков. В-третьих, оставшихся в живых нескольких женщин и девочек изнасиловали, это подтверждают врачи. В-четвёртых, был грабёж убитых и тех, кто остался в живых. Необходимо это дело рассмотреть подробнее»
— из доклада в общесоюзный наркомат РКИ
К чести Панчехина, он пытался расследовать трагический инцидент. Даже выезжал на место преступления, откуда никто и не думал убирать трупы. Они так и лежали в снегу неподалёку от китайской границы. Но рвение инспектора не оценили другие представители советской власти. Они открыто заявляли, что раз беглецы располагали оружием, то стрельба по ним носила вынужденный характер. Ну а остальное, в том числе групповое изнасилование — несущественные мелочи. Некоторые прямо назвали дальнейшее расследование бесцельным.
Не осталось данных, что каратальские убийцы понесли хоть какую-то ответственность. Безнаказанность за такие убийства в Казахской АССР тех лет советский актив воспринимал как норму. Уж слишком много людей пытались бежать из республики — нередко с остатками своего скота, ставшего бесценным в условиях тотального голода. И чекисты получали карт-бланш на любые меры против таких страшных злоумышленников.
«Недавно [в 2010-х годах] открытые в Казахстане архивы, содержащие доклады сотрудников ОГПУ, переписку советских деятелей и депеши дипломатов в Синьцзяне, пролили свет: в 1930–1931 годах на китайской границе были убиты тысячи людей, пытавшихся уйти от царившей в Казахстане безысходности. Куда больше было тех, кто в 1928–1933 годах сумел перебраться в Синьцзян; возможно — до 200 тысяч человек»
— Сара Камерон, американская учёная-историк
