На позициях федеральных сил под Самашками. Чечня, декабрь 1990.

На позициях федеральных сил под Самашками. Чечня, декабрь 1990.

Александра Данилюшина, Андрей Бабушкин / ТАСС

Нынешние войны не похожи на те, что известны нам по учебникам истории. Их иногда называют гибридными – термин, придуманный старшим научным сотрудником National Defense University Фрэнком Хоффманом. Еще есть «вырожденная война» (degenerative war), «неформальная война», «конфликты низкой интенсивности». Многообразие говорит о том, что время, когда можно было с юридической точностью определить начало войны, ее развитие и ее завершение, прошло.

Мэри Калдор, директор Civil Society and Human Security Research Unit при Лондонской школе экономических и политических наук, вводит самый простой вариант названия: «новые войны». Калдор обобщила свой опыт работы в зонах военных конфликтов в Нагорном Карабахе, в Боснии и Герцеговине в книге «Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху» (М.: Изд-во Института Гайдара, 2015).

После прочтения книги Калдор остается некоторое недоумение: почему она написана не в России? Последние тридцать лет российская армия постоянно участвует именно в «новых войнах»: Чечня, Приднестровье, Южная Осетия. А еще был невероятный по размаху советский опыт присутствия на Ближнем Востоке, в Африке, в Азии – материала вполне могло хватить для рефлексии на тему «гибридной войны». Но на книжных полках в наших магазинах стоят только редкие мемуары с «окопной правдой» и пропагандистские памфлеты на тему «как мы всех переиграли»; попыток понять, что же на самом деле происходит, так и не предпринято. Кто желает качественной пищи для ума, должен учить иностранный язык или ждать перевода. Точно так же, как это было в XIX веке, когда ищущие знания учили немецкий и французский, поскольку на своем родном, на русском, были только душеспасительные брошюры о вреде пьянства. И министерские инструкции. Кажется, с тех пор мало что поменялось, и осознавать это не очень приятно.

Мы прекрасно понимаем, утверждает Калдор, как воевали государства в XIX веке: две армии, строй солдат в белых мундирах, строй солдат в зеленых мундирах, кавалерия, артиллерия, знамена и два полководца, следящие с возвышенности за ходом сражения, подобно тому, как шахматисты следят за партией. Кто завладеет полем, тот и будет победителем. Это классическая европейская война, описанная фон Клаузевицем.

После прочтения книги Калдор остается некоторое недоумение: почему она написана не в России?

Есть другой вариант – армия в строгих мундирах медленно движется по лесу. На нее из засад нападают люди, одетые в гражданское. Это герилья, партизанская война вроде той, которую вели испанские крестьяне против войск Наполеона и югославские коммунисты против частей вермахта. Ее замечательно описал немецкий политолог Карл Шмитт в работе «Теория партизана: Промежуточное замечание по поводу понятия политического».

И есть вариант третий, современный: несколько десятков разрозненных, хорошо вооруженных групп контролируют обширную территорию, принадлежащую ранее некоему государству, которое по каким-то причинам распалось. Группы не воюют друг с другом и всячески уклоняются от классического европейского генерального сражения. Как только дело доходит до войны в привычном для нас смысле, группы стремительно отступают. Оружие и боеприпасы им поставляют спецслужбы мировых держав, у которых на этой территории есть свои интересы. Плюс группы сами докупают на черном рынке за деньги, отнятые у населения. Кроме того, они захватывают гуманитарную помощь, идущую по линии международных организаций. Если есть возможность, организуют производство наркотиков, как в Афганистане и Колумбии. Или добычу полезных ископаемых – нефти, алмазов, ценных пород древесины, как это регулярно происходит на Ближнем Востоке и в Африке.

Группы инициируют разного рода чистки – этнические, религиозные, расовые: во имя нации, веры или по комбинации причин. В ход идут массовые расстрелы, массовые изнасилования, массовая кастрация, запугивание через слухи и СМИ. Группы активно используют медиа, чтобы заявить о себе и чтобы усилить эффект от акций устрашения. В ответ люди бросают свои дома, имущество и бегут в ближайшую страну, где оседают в лагерях беженцев. Через некоторое время в этих лагерях появляются вербовщики от одной из групп, и молодые мужчины, поддавшись на пропаганду, возвращаются обратно с оружием в руках.

Второй этап антитеррористической операции по ликвидации бандформирований

Валерия Матыцина / ТАСС

Так было в Сомали, в Боснии и Герцеговине, в Нагорном Карабахе, в странах Центральной Африки, в джунглях Южной Америки. Нечто подобное, судя по информационным сводкам, происходит сейчас на востоке Украины и в Сирии.

Как охарактеризовать эти процессы?