«Говорят, тонущий в последнюю минуту забывает страх, перестает задыхаться. Ему вдруг становится легко, свободно, блаженно. И, теряя сознание, он идет на дно, улыбаясь». Манипуляция, конечно – даже если люди действительно идут на дно, улыбаясь, сама по себе спокойная улыбка не будет значить, что улыбающийся тонет. Но отечественная культура предчувствия и ожидания катаклизмов эту формулу скорее подтверждает – почти всегда невыносимым кажется то, о чем потом придется вспоминать с нежностью, а по-настоящему страшное приходит тогда, когда и в самом деле бояться уже нечего или даже некому. Когда сейчас говорят «Хорошо, что нет России» – наверное, об этом будет интересно вспомнить, когда ее действительно не станет, но уже сейчас забавно, что главный сегодня спикер по апокалиптическим вопросам – это не кликушествующий поэт, а первое государственное лицо, которое (до него себе на этом уровне такого никто не позволял) время от времени сообщает нации, что она попадет в рай после глобальной катастрофы, или что мир, в котором не будет России, никому не нужен и потому заслуживает уничтожения. Эти цитаты Путина – пусть они будут формальным, документальным обоснованием относительной популярности 125-летнего поэта, для которого именно этот возраст (столетия в 1994 году, кажется, вообще никто не заметил, хотя именно тогда вышел и больше не переиздавался лучший и самый полный его трехтомник) оказался возрастом признания.
Шерлокхолмсовское «о поэзии и о политике» несправедливо своим противопоставлением. На самом деле поэзия – это и есть политика, и когда в какой-нибудь стране портреты поэтов печатают на деньгах, это не столько повод восхищаться – мол, бывают же мирные люди, – сколько доказательство прямой зависимости общественного устройства от рифмованных и нерифмованных строк. Если совсем грубо, Гоффман написал «Германия превыше всего» лет за тридцать до того, как Германская империя появилась на карте Европы – не в этом ли, между прочим, причина безжизненности российских гимнов, которые традиционно пишутся в последнюю очередь и в рамках каких-то совсем утилитарных текущих государственных потребностей?
Олег Кашин сумел написать статью про Иванова, не вставив при этом великое — "Российскую интеллигенцию Я презираю до конца".
Спасибо, Олег Кашин.
Георгия Иванова мало кто знает в современной России, как и других поэтов серебряного века, оказавшихся в эмиграции. Однако дело не в Георгии Иванове, а в том месте, которое занимает поэт в России. И примечательно, что Олег Кашин говорит о том, что "на самом деле поэзия - это и есть политика", дополняя этот пассаж словами "о зависимости общественного устройства от рифмованных и нерифмованных строк".
В силу сложившегося в России общественного устройства, настоящий поэт в ней всегда являлся изгоем при жизни, а почести ему воздавали только после смерти. Такова судьба Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Некрасова (их творчество мы изучали в советской школе). Добавить к ним можно и казненного Рылеева, и каторжанина Кюхельбекера, и опального Баратынского, и укрывшегося в своем имении А.К. Толстого. Еще печальнее судьбы поэтов после революции (Гумилев, Блок, Есенин, Маяковский, Мандельштам, Цветаева, Ахматова, Пастернак) и даже такие признанные мэтры как Эренбург, Твардовский и даже Симонов, стали в ней изгоями. Перебирая судьбы поэтов, обнаружил 60 расстрелянных и умерших в заключении, и 90 поэтов, сидевших в лагерях. И только Бродский, начавший с изгойства, стал свободным человеком, которому Родина уже не могла сделать никакой гадости: он был вне ее досягаемости. Бродский никогда не верил советским мифам, написав горькие строки о том, что "ворюга милее кровопийцы", и даже после падения советского режима в Россию ни разу не приехал. Кровопийцы оказались в прошлом, но и ехать к ворюгам он не видел смысла.
О том, что быть поэтом в России смертельно опасно, Пастернак написал в 1931 году в стихотворении, посвященном своему другу писателю Борису Пильняку (расстрелян в годы Большого террора). Вот его окончание
Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста.
Почаще бы выдавались такие недели, по истечении которых Олегу Кашину пишется о 125-летии полузабытого в современной стране поэта. А то, как что ни произойдет, достойное пера Олега, так, беда....
Так он писал темно и вяло
(Что романтизмом мы зовем,
Хоть романтизма тут нимало
Не вижу я; да что нам в том?)
Вера в неизбежность поражения- лучшая политическая программа. Сидите, люди русские, в дерьме и даже не пытайтесь из него выбраться. А те, кто пытается- ущербны и отвратительны. Отсюда- и ненависть Кашина к Навальному- пытается выбраться из дерьма.
Кашин на удивление хорошо овладел стилистикой тяжелой бабской истерики. Но уже давно это надоело, еще в нулевых.
СКУДНОСТЬ УМА...ВСЕПОГЛОЩАЮЩАЯ ВСЕОБЩАЯ УЩЕРБНОСТЬ.....ДРЕМУЧЕСТЬ...и кремлядей в т.ч. ......склоняет (заставляет) биомассу (новая нефть) согласиться с "неизбежностью пораженья" ,,,,,,,,тотальный ресентимент и есть СКРЕПА кремлядей ...............культур-мультур едрёна вошдь......................
Хорошо, что великого русского поэта Георгия Иванова еще помнят в России.
«Говорят, тонущий в последнюю минуту забывает страх, перестает задыхаться. ..."
.
это что ли?
http://kremlin.ru/events/president/news/62003/videos