Александр Петриков специально для «Кашина»

В истории отечественного #MeToo Сергей Простаков и его друзья – наименее знаменитые люди. Их слава не выходит за пределы социальных сетей, и в сравнении с такими суперзвездами, как Леонид Слуцкий, Алексей Венедиктов или даже Иван Колпаков, герои последнего скандала – вообще никто. Но, вероятно, в том и дело, что социальная незначительность фигурантов в наших условиях пока остается необходимым условием для успешного с точки зрения новой этики наказания виновных, и здесь все нагляднее некуда – номенклатурщик Слуцкий мог позволить себе смеяться в лицо обвинителям, существующий на стыке номенклатуры и общества Венедиктов сердито огрызался, но потерь тоже не понес, неноменклатурщику Колпакову пришлось предпринять серьезные усилия, чтобы сохранить свои карьерные и социальные позиции, а у Простакова (каламбурить с фамилией не хочется, но он действительно самый социально простой человек из всех, кто попадал в такие скандалы) шансов, кажется, никаких – если работодатель проявит по отношению к нему благородство или просто поведет себя рационально (в «МБХ-медиа» на Простакове объективно держалось слишком многое), максимум, на что может рассчитывать скандально увольняемый шеф-редактор – та же работа, но непубличная, то есть можно будет остаться, продолжая делать то же, что делал, просто об этом никто не будет знать.

Какая-нибудь сотрудница того же «МБХ-медиа», если она будет великодушна, разрешит Простакову подписывать его материалы ее именем – так во времена борьбы с космополитизмом драматург Анатолий Суров издавал под своей фамилией пьесы евреев-космополитов, которых сам же и разоблачал; некрасиво, но как альтернатива лагерю – почему бы и нет. Есть, кстати, и более свежие примеры – известна история про двух глянцевых редакторов большого международного холдинга, когда один редактор пожаловался в глобальный офис на антисемитизм другого, глобальный офис сделал глобальный вывод и уволил токсичного редактора, но московская редакция обойтись без него не смогла и позволила ему продолжить работу тайно – человек правил тексты и сдавал номера, а об этом не знал никто, включая жалобщика. Новая этика – это не только про травму и месть, это еще и про последующее жизненное устройство тех, кто в нее не вписался, и самый ценный опыт Простакова – еще впереди, потому что вообще-то многим интересно, что с лишенцем будет дальше.