В 1934 году русский поэт Николай Макарович Олейников написал стихотворение о таракане, ожидающем вивисекторов. Там есть строки о той принудительности, которой обладает для нас научная картина мира:
Таракан к стеклу прижался
И глядит едва дыша…
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.
Но наука доказала,
Что душа не существует,
Что печенка, кости, сало –
Вот что душу образует.
Есть всего лишь сочлененья,
А потом соединенья.
Против выводов науки
Невозможно устоять.
Таракан, сжимая руки,
Приготовился страдать.
В том же году немецкий философ Эдмунд Гуссерль (1859–1938) начинает работу над рукописью, озаглавленной «Ниспровержение коперниканского учения в обычной мировоззренческой интерпретации. Перво-ковчег Земля не движется. Основополагающие исследования для построения трансцендентальной теории природы, пространства, телесности». Эта неоконченная рукопись завершается провокативным риторическим вопросом: «Можем ли мы вместе с Галилеем сказать: e pur si muove? а не противоположное: она неподвижна?» Хочется воскликнуть: конечно же, мы можем и должны согласиться с Галилеем! Даже ожидающий казни таракан не ропщет против науки, он знает, что не может роптать против ее незыблемых, раз и навсегда установленных истин, – как же может гуманитарий-философ пытаться опровергнуть выводы «настоящей науки», а именно физики? Не свидетельствует ли эта курьезная рукопись о том, что к 1930-м годам старик Гуссерль попросту выжил из ума, – или даже о том, что его философское детище – феноменология – представляет собой лженауку, не имеющую права претендовать на достижение истины? Разве научная картина не является истиной в последней инстанции, бунт против которой просто-напросто смешон? Однако не стоит торопиться и заносить Гуссерля в один список со сторонниками теории плоской земли, исследователями торсионных полей и последователями «новой хронологии». За парадоксальными гуссерлевскими формулировками кроется серьезная философская проблема – проблема соотношения философского вопрошания и научной картины мира.