Александр Петриков специально для «Кашина»

Владимир Путин, как мы знаем, большое внимание уделяет науке — и фундаментальной, и прикладной. Новые ракеты, продление жизни, отравляющие вещества, взлом компьютерных систем, да даже и вакцины, в конце концов — и можно догадаться, что за последние двадцать или меньше лет где-то в тени путинского силового сословия сформировалась менее массовая, но не менее влиятельная, чем сами силовики, прослойка засекреченных ученых. Лучшие выпускники мехматов и физтехов оседают где-нибудь около фонда «Иннопрактика» и, обвешанные подписками о неразглашении, занимаются кто нанотехнологиями, кто стволовыми клетками — изобретают что велено, работают на совесть, и своими заслуженными, но не присужденными Нобелевскими премиями спокойно пренебрегают, понимая, что дороже любой премии — это когда всесильные генералы смотрят на тебя тридцатилетнего снизу вверх, а ты, поправляя очки, говоришь им, что не обещаешь сдать новую модель «Лошарика» ко Дню Победы, и генералы потеют и краснеют, заискивают, просят поторопиться, потому что Владимир Владимирович просил — а ты смеешься, потому что Владимир Владимирович сам тебе звонил сегодня ночью, и вы с ним договорились, что ко Дню Победы спешить не надо — можно поставить сроком День ВМФ, это конец июля, успеете.

И той же ночью — секретный бар на вершине какого-нибудь небоскреба «Москва-сити», и компания секретных ученых, чокаясь стаканами с секретными коктейлями, обмывает очередной секретный орден, ну и болтают за столом, конечно, безо всяких двойных сплошных. «Дед-то совсем головой поехал, кто укусит Россию, тому зубы выбьем», — и хохочет секретный стол. «Банкетного списали, а про зубы — это Удмурт», — добавляет секретный орденоносец, и стол снова взрывается хохотом. Дальше свежие сплетни про дочек, анекдоты про акробатический рок-н-ролл, — за стойкой вздыхает полковник Чепига. Он приставлен подслушивать, он знает, что любого депутата за такие шутки отправили бы в тюрьму или в могилу — но этим можно все, без них «Лошарика» не будет.

А они и сами понимают, что им можно все, и когда разговор уже трезвый и серьезный, найдется один секретный очкарик, который скажет, что, конечно, времена тревожные, слева американцы, справа китайцы, и не факт, что у России есть будущее — а тут еще этот со своей Великой Победой, из ума уже выжил, заговаривается, так ведь и страну недолго упустить, ну и вообще ведь несправедливо — на нас тут все держится, а вокруг снуют эти эфэсбешники, грушники, клерки из АП, зачем они вообще нужны. Переустроить Россию ведь не так и сложно — и дальше уже оживленный шепот. Потом расходятся, и семеро забудут и промолчат, а восьмой не сможет уснуть, и назавтра в фейсбуке напишет большой пост — что Путин себя исчерпал, что и с Западом надо мириться, и в России гайки ослабить, и вообще меньше идеологии, больше технократии.

Будет много понятно чьих лайков, и западная пресса процитирует, и ФСБ занервничает, но впереди еще много одинаковых лет — ученого уволят из «Иннопрактики», но в тюрьму не посадят и уехать не дадут. Он будет записывать какие-то видео в поддержку «Умного голосования», давать интервью, однажды умрет (уж не от «новичка» ли?), но потом наступит прекрасная Россия будущего, ему поставят памятник, назовут проспект, и новый диктатор, вспоминая покойного, вздохнет — «Учитель».

Такой, понятно, очень хулиганский пересказ биографии Сахарова в наших реалиях, но последнее, между прочим, дословная цитата из Ельцина, на чью «ту самую» предвыборную кампанию пришлось 75-летие Сахарова, и Ельцин со своим Коржаковым натурально нашел время между концертами «Голосуй или проиграешь», заехал на Востряковское и, склонившись над могилой, назвал Сахарова учителем. Позади уже и первая война в Чечне, и октябрь 1993-го, и гайдаровские реформы, впереди — выборы. И, значит, он говорит — «Учитель». Интересный комплимент вообще-то.

Сахаров, впрочем, тоже по его поводу за словом в карман не лез. Когда они, будущие межрегионалы, независимые депутаты первого советского честно избранного парламента, потенциальные наши Гавелы и Валенсы, поехали в Госстрой к опальному Ельцину, Сахаров чуть ли не в лицо ему — но только потому, что знал: Ельцин не поймет, — рассмеялся: «Табула раса». То есть пришли вольнодумные академики и доктора на смотрины к интересному им номенклатурщику, увидели — дурак, деревяшка, ничтожество, ну и радуются — мол, он-то нам и нужен. Советские Гавелы понимали, что с народом общего языка они не найдут никогда, и значит, народу нужен народный герой, говорящий на народном языке — ну а мы как-нибудь в тени, будем герою подсказывать. Это будет главная ошибка — герой очень быстро поймет, что ему проще с охранниками и тренерами по теннису. Сахаров до этого не доживет — потому и «учитель», — а остальным, и Попову, и Старовойтовой, и Афанасьеву предстоит бесславная опала, забвение, позор. Только при Путине их на контрасте начнут вспоминать заново — да, мол, были люди, — хотя люди, какими бы великолепными они ни были в 89-м, уже в 92-м были обречены на моральное банкротство. Советский Гавел заканчивается там, где начинается Гайдар. Профессор Попов первым начнет разгонять демонстрации в Москве. Профессора Старовойтову расстреляют в бандитском Петербурге с сумкой предвыборного кэша. Профессор Афанасьев уступит свое ректорство в РГГУ профессору Невзлину. Неприлично рассуждать, кем был бы Сахаров, доживи он до девяностых, но, с другой стороны, они ведь все и были коллективным Сахаровым, интеллигенты-межрегионалы, сосватавшие Россию Ельцину, и едва ли его судьба в постсоветской России принципиально отличалась бы от судеб всех остальных. Хотя чего гадать.

Новые Сахаровы действительно, скорее всего, работают сейчас в «Иннопрактике» или преподают в центре «Сириус» — все понимают про Путина, зная при этом, что он без них пропадет, и поэтому им можно практически все. О советской технической интеллигенции в начале шестидесятых восторженно писал в дневнике Корней Чуковский — мол, именно потому, что зависимая от них советская власть не может позволить себе давить их, как она давит гуманитариев, они и стали нашими новыми гуманитариями. Физики — не только над синхрофазотроном корпят, но и читают «Новый мир», играют в КВН, слушают радиоголоса, сочиняют бардовские песни и фантастические романы. Занимают, грубо говоря, чужое место.

И это, наверное, был главный дефект позднесоветского общества. Ученый-технарь, подменяющий гуманитария, мало чем отличается от ленинской кухарки. На том месте, где у любого народа даже сквозь асфальт диктатуры или оккупации прорастала национальная интеллигенция, в Советском Союзе вместо нее из чекистских теплиц (Сахаров начинал вместе с Берией) прорастали сверхкоммунисты, чьи разногласия с советской номенклатурой, в общем, не выходили за пределы спора о средствах — просто технократ лучше партократа знает, как построить новое общество и нового человека, больших ценностных противоречий там скорее не было. Советский режим был бесспорным злом, но попробуйте назвать добром Андрея Сахарова — как фальшиво это прозвучит.

Первую годовщину его смерти в 1990 году погромный ультраконсервативный журнал «Молодая гвардия» отметит статьей «Разгул сахаровщины», занудно доказывающей, что Сахаров не был ангелом, потому что поддерживал Пиночета, израильскую военщину и армянских террористов в московском метро. На самом деле и в Пиночете особого криминала нет — у нас о нем до сих пор, пусть и реже, чем в девяностые, отзываются как об эффективном реформаторе. В действительности сахаровщиной правильнее назвать производную от советского проекта, когда избыточные идеологические или социальные обязательства списываются, а остается утопия, основанная на эффективности — не менее антинародная и не менее антинациональная, чем сам большевизм. Антисоветский лагерь в семидесятые и восьмидесятые был расколот, как всем казалось, на новых западников и славянофилов — у одних был Сахаров, у других был Солженицын. Перестроечный и постсоветский опыт доказывает, что это разделение шло по совсем другим линиям, и те, у кого не стояло село без праведника, проиграли тем, кто размышлял о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе. Мечту о конвергенции, когда советский режим отказывается от самых одиозных своих черт и перенимает самые полезные западные свойства, в итоге реализовал известный нам подполковник единственной, по Сахарову, некоррумпированной и профессиональной советской организации. Пусть он сегодня сходит на Востряковское и назовет его учителем.