Казалось бы, сегодняшний любимец публики и критиков, оскароносец Йоргос Лантимос пустился во все тяжкие давно, еще с начала своей карьеры, с «Клыка». Потом продолжил безумные фантазии в «Альпах», «Лобстере», «Убийстве священного оленя», а в нашумевших «Бедных-несчастных», кажется, надолго застолбил себе место одного из самых безумных, самых брутальных и самых отважных режиссеров современного мирового кино. Казалось бы — куда уж безумнее истории сумасшедшего профессора-урода и его детища, женщины с мозгом новорожденного? К тому же в этом карнавале страстей на грани землетрясения довольно четко просматривались здравые идеи.
Новый фильм, который Лантимос представил на нынешнем Каннском фестивале, «Виды доброты», являет уже ту степень изобретательности, за которой — голый абсурд. Ощущение полной замороченности преследует на протяжении почти всего фильма. Некоторое послевкусие и послемыслие приходит потом.
Лозница, я думаю, знает, что делает - он показывает жизнь во всей ее сложности и неоднозначности, он, как истинный художник, видит все - увы, война это такой ужасный ужас, что будит худшее во всех. Не надо устраивать войны - и мы не узнаем, на что способны люди, ведь каждый поступает в соответствии с собственной сложностью мира. Война создаёт ужасный соблазн - сделать мир простым, разделённым на две части - наши и не-наши, увы. А мир все сложнее и сложнее, поэтому простота все соблазнительнее, и слишком многие поддаются соблазну объяснить все попроще
Ого, вон оно как! Приехали! Трагедия потери гуманитарных основ, оказывается, может быть и неуместной, позорное гнобление Булгакова и иже с ним - это якобы кэнселлинг, а уничтожение книг - лишено коннотаций. Оно же не в вакууме, оно же depends on context, так что жгите, топите, утилизуйте книги, - хоть Вильяма, хоть Александра, хоть Тараса, - если они на языке врага! На запрещенном языке, на котором говорила и говорит, думала и думает половина страны, в том числе и солдаты на фронте, и украинские беженцы в Каннах, заглянувшие в шлепанцах на фестивальный огонек.
Недавно на занятии обсуждали эссе на тему современного искусства. Студентка не поклонница искусства 20 века и на мой вопрос о Новой пинакотеке и Пинакотеке современности в Мюнхене ответила, что Пауль Клее и Василий Кандинский просто модные сегодня художники, им не сравниться с "настоящими" художниками. Спросила ее, знает ли она, что Гитлер объявил их творчество дегенеративным искусством? Знает, но ее немецкий бойфренд считает, что нынешняя политика кэнселлинга ничем не отличается от практики 1930-х в Германии, включая костры из книг. Отличается, и очень сильно, даже в радикальных и неумных проявлениях.
Объясните, пожалуйста, чем отличается.
Полагаю, эти отличия хорошо известны.
Идеологи национал-социализма объявили целые народы, включая славянские, а также социальные меньшинства и страдающих психическими заболеваниями, неполноценными. Практика национал-социализма хорошо известна. Современный либеральный дискурс исходит из защиты прав дискриминируемых групп. На практике Кембриджский университет отозвал приглашение Джордану Питерсону выступить с лекциями после его гомофобских высказываний и отказа использовать гендерно-нейтральные местоимения. При этом никто не запрещает ему издавать книги и давать интервью (и лечиться от бензодиазепиновой зависимости в России!) . Да, есть множество неумных проявлений политики кэнселлинга, но их можно оспаривать, не подвергая себя риску быть отправленным в концлагерь или сразу в газовую печь.
То есть он продолжал называть мужчину «он», а женщину «она» и за это был наказан (по крайней мере финансово) Кембриджским университетом?
Применение "Они" в единственном числе давно уже вошло в Кембриджский словарь https://dictionary.cambridge.org/dictionary/english/they. В русском языке есть аналог - вежливое обращение на "Вы" в единственном числе. В академической среде, да и не только в ней, принято учтивое обращение к собеседнику, а за неучтивые манеры могут и уволить. Привыкнем и мы к единственному числу "они, их", тем более, что эта форма уже существовала в русском языке и применялась в отношении высших по рангу: они (барин) почивать изволят, например. Можно продолжать скрежетать зубами по этому поводу, но лучше зубы поберечь - времена меняются, а мы адаптируемся к изменениям. Смогли же привыкнуть к женщинам, носящим брюки или мини-юбки, привыкнем и к разнообразию идентификаций.
Я как начальничек среднего звена в этих наших Америках, уже давно использую they/them при опосредованном упоминании некоей персоны, в большинстве случаев это некий пользователь нашей системы.
Однако же, когда я говорю, даже с нашим HR, о конкретном человеке, то мы применяем всегда he или she. И у меня в моей карьере пока еще не было коллег-трансгендеров, и если это случится, то буду называть их их предпочитаемыми местоимениями.
Еще раз приехали. А "умные" проявления клэнселлинга, значит, не стоит и оспаривать. А вот отказ ученого корежить свою речь и свой язык неприемлемыми лично для него агрессивными феминитивами и гендерным нейтралитетом в собственном его, этого ученого, выступлении - это, часом, из разряда уже "умных"? Он, да еще российский пациент, тут часом не меньшинство? Или если государство утилизует (буквально "кэнселлит") книжный фонд по признаку языка - это, наверное, уже мудрая разновидность. Между сожжением книг в 1933 и газовнями в 1943 разница по степени летальности есть, но связь самая прямая.
Меня удивляет реакция признанного специалиста по истории Холокоста в защиту любимца западных и российских ультраправых. Он действительно (и к счастью) сейчас в меньшинстве, а "лично для него агрессивные феминитивы" - его личная проблема и является проявлением непрофессионализма. Как преподаватель, я не допускаю уничижительных публичных высказываний в адрес студентов и коллег независимо от моего отношения к их ориентации, сексуальной или политической. Я с сочувствием отношусь к его тревожному расстройству, но это заболевание не оправдывает ярую и агрессивную приверженность традиционным ценностям.
Трудно обвинять государство, подвергшееся агрессии, в неразумной политике отмены - к этой теме можно и нужно будет вернуться в мирное время.
Кстати, сама я плохо отношусь к феминитивам и считаю, что названия профессий разумнее признать существительными общего рода, чтобы не зацикливаться на половой принадлежности ее обладателя. Но если кто-то просит называть себя авторкой, буду использовать это слово.
Да, о Холокосте я кое-что в научный оборот ввел и не вопреки, а именно поэтому, Ирина, реагирую иногда на бессовестную инструментализацию и релятивизацию соответсв. дискурса и нарративов. Я немного потерял нить и уже не понимаю, за кого - за Лозницу у Барабаш или за Патерсона (даже не знаю кто это) у Вас - я тут "заступаюсь", но черно-белый союз "ферштееров" всего хорошего и "кэнселлеров" всего плохого кажется мне убогостью, как и зарывание клюва в песок несвоевременности под шелест шепталки, мол, "время сейчас такое", как у Вас. Русский язык и книги на нем хоть Гоголя, хоть Булгакова, хоть Драйзера, хоть Франка - это вообще в другом измерении. Чиркать же и, перекрестясь (или прикурив), подносить к ним зажигалку - нешуточное преступление.
Вернемся к эпизоду уничтожения книг (фильм пока не посмотрела, не хочется пиратскую копию скачивать). Мой дядя закончил войну в Штеттине (сейчас Щецин и принадлежит Польше). Вернувшись в Москву, он поступил в аспирантуру и с нуля начал учить английский для сдачи кандидатского минимума, хотя в школе и институте учил немецкий. Сестре-студентке (моей маме) написал, что не хочет даже слышать немецкую речь. Он ее еще много лет не мог слушать. Мама тоже переписалась в группу по изучению английского и госэкзамен сдавала по английскому языку. Когда я начала изучать немецкий с нуля, чтобы увереннее чувствовать себя в командировках в Германию (хотя все немецкие коллеги прекрасно владели английским), мама никак не могла понять, зачем мне учить язык недавнего врага (к тому времени прошло почти 45 лет со дня окончания той войны).
Больно смотреть, как уничтожают книги сегодня, но можно понять, чем движимы эти люди. Этот жест не про отмену культуры, а акт отчаяния. Культуру отменяют агрессоры, а не жертвы агрессии.
Моя покойная мама, Ирина, тоже не могла слышать немецкую речь (последние 15 лет отпущенной ей жизни она прожила и умерла, впрочем, в Германии). Я люблю свою, а Вы, полагаю, свою мать. Было бы с нашей с Вами стороны слишком самонадеянно ориентировать мировую культуру и культурную политику на "рекомендации" от наших "мам". Уничтожению книг вчера ли, сегодня ли, завтра ли никакого понимания и прощения нет: это не от отчаянья, а от глубокого провинциального бескультурья, порождаемого что тупо-, что узкоголовым национализмом, и порождающего, уж простите за парафразы, много вякого разного, в том числе и газовые камеры. Культуру отменять агрессоры и жертвы агрессии вольны одинаково, если они не ценят ее. Если Вам интересно подробнее, почитайте в моей последней "дилогии" - "Бабий Яр. Рефлексия" (2022) и "Бабий Яр. Реалии" (2024).
С огромным уважением отношусь к Вашей исследовательской работе, но не могу согласиться с некоторыми параллелями по поводу недавних и текущих событий. В Израиле до сих пор не исполняют произведения произведения Вагнера, а когда Даниэль Баренбойм отважился на исполнение увертюры к "Тристану и Изольде", некоторые депутаты Кнессета требовали лишить дирижера и исполнителя израильского гражданства. Не думаю, что здесь можно говорить о политике отмены музыкальной культуры.
Нежелательный Джордж Сорос в начале 21 века потратил едва ли не сотни миллионов долларов на мегапроект "Пушкинская библиотека", чтобы новые книги и толстые журналы на русском языке попали в библиотеки не только в России, но и в 17 стран, ранее входящих в СССР или в Восточный блок. Сегодня эти книги изымают из российских библиотек, а книги нежелательных авторов - из книжных магазинов. Не думаю, что можно сравнивать позиции империи и ее бывшей провинции. В империи планомерно отменяют писателей, драматургов, музыкантов, режиссеров, в бывшей провинции слишком прямолинейно и непродуманно отменяют доминирование имперской культуры. Это разные вещи.
ну бог с ними, с книгами. Истории лет 6-7. Где-то под Полтавой у русскоязычного гражданина Украины заболел сын. Гражданин этот в своём небольшом городке своих пророссийских симпатий не скрывал - и к нему там не очень хорошо относились. Врач в поликлинике лечить его сына не стал - лечитесь в своей России, сказал. Историю узнал случайно - этот парень бежал из Украины и нелегально поселился в США недалеко от семьи моей дочери. Наверно, не одна такая история была. Лично они не знакомы, просто когда беженцами с Украины легально приехали его родители выяснилось, что ему самому статус так и не дали и собирались депортировать и история получила огласку.