Театральный режиссер Константин Богомолов отвечает на статью Олега Кашина «Серебренников и Богомолов. Два риска одной и той же модели отношений художника и власти».
Олег Кашин написал довольно спокойный по тону текст о последних событиях, связанных с моим, и не только моим именем. Спокойствие тона позволяет вступить в диалог и прокомментировать и текст, и аргументы, и многое из произошедшего вокруг меня.
Итак,
КРИТИКА СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ.
Как человек, вызвавший бурю суждений и осуждений за последние месяцы, позволю себе несколько критических замечаний в адрес осуждающих. Эти замечания позволят сообществу повысить эффективность своих практик. Говорю это без иронии.
Будучи человеком в отношении подобных кампаний психически нечувствительным и давно научившимся справляться с любой реакцией зрителей, я могу поделиться некоторыми наблюдениями и навыками из моей профессиональной практики. Один из них – умение превращать реакцию зрителя в отдельный, сначала личный, а затем и публичный спектакль. Это ведь зрителю в зале кажется, что он – спрятан в темном пространстве, а на сцене перед ним разворачивается нечто, жаждущее его одобрения, или страшащееся осуждения. И ему не понятно, что в ту секунду, когда происходящее на сцене вызывает его зрительскую реакцию, он, зритель, сам оказывается в луче света. И чем яростнее реакция, тем интенсивнее свет, направленный не на сцену, а в зал.
И вот зритель стал частью спектакля, а находящиеся на сцене наблюдают за ним. И спектакль перемещается туда – в темную яму.
Как только актер понимает работу этого механизма – он неуязвим для зрителя. И что бы зритель ни сделал – вышел бы из зала, или стал захлопывать актера, – он станет частью обратного спектакля, в котором ему приготовлена самая комическая роль.
Я понимаю, как опасно сравнение реальных жизненных перипетий со сценой. «Видите, – скажет мой авторитетный судья, – он полагает драмы жизни, как и саму жизнь, – игрой, потому и беспринципен». Нет. Я не полагаю реальную жизнь игрой. Игрой ее делает зрительный зал. Когда твоя жизнь становится предметом обсуждения и суждения – твоя жизнь становится спектаклем. Это спектакль не тобой формируемый. Это спектакль – в глазах смотрящего. Ты живешь. А они смотрят. И судят. И кричат: «громче!», «ничего не слышно!», «почему молчит?!», «не верим!», «позор!». Кто-то в таких ситуациях следует указаниям столпившихся. Кто-то рыдает и бежит со сцены. Я искренне рад всем купившим билеты.
Один хороший человек заметил: посмотрим, что победит – институт репутаций или художественная воля. Это уже не институт. Это Академия. Но все равно бой неравный. И проблема не в силе художественной воли. Я не претендую на вечность. Проблема даже не в слабости академического состава. Проблема в методологии.
Я хотел бы оказать посильную методологическую помощь зрительному залу.
Наличие в Отечестве пророка – это вопрос либо времени, либо самоназвания. Наличие авторитета – нравственного, этического или эстетического – вообще дело наживное. Проблема не в отсутствии оных, а в категорической неспособности возросшего на бедной почве авторитета промолчать. Он сразу хочет заявить права авторитетности. Нет, речь не идет о молчании в ответ на крики о помощи. Не о закрывании глаз на очевидную несправедливость. Не об ускорении шага при виде избиения (тут я сам готов рвать на себе волосы – было бы перед кем). Речь о другом молчании. Которое – действительно золото. Молчание вместо нравственно-этического суждения. Молчание как пустота вокруг того, кто совершает неблаговидное. Молчание, которое громче хора суждений.
Именно молчание высвечивает неблаговидность. А право суждения неотделимо от сознательного отказа им воспользоваться. Пока эта мысль не займет достойное место в головах Академиков, не будет того света, что и во тьме светит. А будет «прогрессивная охранка».
Повторяю. Это моя посильная помощь всем, кто хочет попробовать себя нравственной франшизе.
Последнее.
Олег Кашин посетовал, что нет такого авторитетного режиссера или критика, который отлучил бы условного меня от прогрессивного искусства за поддержку всего, по мнению Кашина, непрогрессивного.
Отношения прогрессивности мысли и поведения к прогрессивному искусству несколько сложнее, чем представляется прогрессивной общественности. Легко установить корреляцию между определенными политическими или социальными суждениями и эстетической ценностью продукта, создаваемого субъектом высказывания. Но формула не действует. Картина не поддается такому упрощению. Более того, часто наиболее мракобесные и вульгарные суждения искусства исходят именно от прогрессистов, а социальность и общественная ценность высказываний прикрывает бездарность.
С уважением.
