Михаил Задорнов. Фото: ИТАР-ТАСС / Виктор Васенин
Для Slon Magazine и телеканала «Дождь» Ксения Собчак поговорила с экономистом, председателем правления банка «ВТБ24» Михаилом Задорновым о курсе валют, о регулировании цен и вмешательствах в экономику, а также о том, во что экономике обходятся санкции и Крым, о том, на что похож сегодняшний кризис и какой может быть из него выход.
Видеоверсию интервью можно увидеть на сайте телеканала «Дождь».
Ксения Собчак. Фото: © ИТАР-ТАСС, Замир Усманов
– Что случилось с рублем?
– Рубль за последние два дня укрепился (к вечеру 12 ноября - Slon). Впервые за два с половиной месяца наши клиенты продали больше валюты, чем купили. Перед этим на протяжении двух месяцев люди и малые предприятия конвертировали рублевые активы раза в три быстрее, чем в среднем в 2014 году. Конечно, это была тревожная неправильная ситуация. Движение населения и предприятий в таких ситуациях даже более опасно, чем падение цен на нефть или недостатки в торговом балансе. Потому что у населения на руках $120–130 миллиардов и еще больше рублей.
– А почему люди стали это делать лихорадочно?
– Не лихорадочно – достаточно спокойно. Не верьте прессе, нет никаких проблем с наличными в стране. Если клиенту нужны доллары, во всех банках ему их дадут, просто не всегда возможно закупить их в конкретный день. У крупных банков вообще огромный запас наличной валюты. Почему люди двинулись? Потому что когда происходит каждый день устойчивое снижение рубля, когда об этом говорят, это привлекает внимание. И люди начинают дергаться. Предприятиям, импортерам лучше уже сейчас купить валюту, ему контракт будет считаться через два месяца, но поскольку валюта обесценивается, лучше сделать это сегодня.
– Говорят, новый «черный вторник» уже постепенно произошел: за этот год рубль упал больше, чем в «черный вторник» 1994 года?
– Теоретически это так. Тогда валюта в один день упала на 40%, если мы посмотрим, с начала года это примерно 35%.
– Какая разница, упало медленно или упало быстро?
– Очень большая. Когда это происходит в один день, это колоссальный шок, который сразу влияет на ситуацию. В течение года это не производит такого шокового эффекта на экономику. Возьмем кризис 2008–2009 годов: Центробанк прибег к «мягкой девальвации», для этого он перевел около $120 млрд из золотовалютных резервов на счета людей или предприятий. Четыре месяца дали на то, что можно было сделать в два дня, чтобы не было резкого перепада. Сейчас с начала года золотовалютные резервы снижены миллиардов на семьдесят.
– Вы видели все экономические кризисы. То, что происходит сейчас, на что похоже больше всего – на 1991 год, 1994-й, 1998-й, 2008-й?
– Ближе все-таки к 2008–2009 годам. Но тогда был кризис глобальный, мы шли за Америкой, Европой, до нас дошла волна общего кризиса. Сейчас общего кризиса нет, Америка растет, экономический рост будет не столь крупным, как ожидали, но 2,5% рост ВВП в США будет.
– В чем же сходство, если тогда во всем мире был кризис, а у нас не особенно, а сейчас зеркальная ситуация: во всем мире отлично, а у нас кризис?
– Нет, во всем мире не отлично. Хорошо в США, более-менее неплохо в Китае, в Японии и других азиатских странах. Европа, как и мы, стагнирует. Украинский кризис влияет негативно не только на нас, но и на Европу, это наши основные партнеры. Неопределенность в России так же сильно влияет на европейский бизнес. Кризис с точки зрения продолжительности и длительных последствий больше похож на 2008–2009 годы.
Основное отличие от всех предыдущих – это совпадение целого ряда крайне негативных факторов: наша экономика с 2009 года постепенно свела свой рост к нулю. За последние 15 лет это новая для России ситуация. Экономического роста в следующие два года тоже не предвидится. Плюс мы в этой ситуации создали для себя проблемы с внешними рынками, когда в силу украинского, крымского конфликта у нас нет внешнего притока капитала.
– Корректно ли сравнивать стагнацию в Европе и у нас? Все-таки в европейских странах нет санкций, которые усложнили ситуацию в России.
– Они усложнили, это лишь один из негативных факторов. И третье – это цена на нефть. Хотя я не верю в катастрофические прогнозы падения ниже $50–60. Но и выше $100 они еще некоторое время не уйдут. Да, это больше российский, чем глобальный кризис. Россия в большей изоляции, чем это было пять лет назад.
– Может, это не так плохо? В одном интервью летом вы говорили, что конкретно для ВТБ санкции идут на пользу, потому что мелкие банки бегут кредитоваться к вам.
