Страница SHAMAN ВКонтакте

⤢

Я в смысле знакомства с отечественной попсой, — тем более той, что «с буквой Z на медной бляшке», — человек, признаюсь, крайне невежественный. Я этим вовсе не горжусь, но так случилось.

Разные образованные в этом смысле люди из социальных сетей лихо щеголяют именами и даже цитатами из песен или высказываний этих всенародных любимцев, а я — пень пнем — только хлопаю глазами и стесняюсь спросить, а это, простите, кто такой, такая или такое.

Под словом «такое», — скажу сразу во избежание кривотолков и прочих недоразумений, — я подразумеваю не вредоносную приверженность к так называемому гендерному разнообразию, справедливо осужденному партией, правительством, Роскомнадзором и следственным комитетом, сообщившими нам всем раз и навсегда, что кроме мужчины, женщины и объединяющего их глубокого патриотического чувства, никого больше на белом свете нет. А если вдруг есть, то это противозаконный оптический обман, покушающийся на суверенитет, территориальную целостность, основу конституционного строя и духовно-нравственные традиции. Нет, я имел в виду совсем другое. Это словечко в идиолекте многих представителей нового поколения означает что-то такое невнятное и неопределенное. Одним словом — «такое».

Короче говоря, как я не разбирался в сортах отечественной попсятины в советские годы, так не разбираюсь в этом и теперь. Лучше с тех пор это все явно не стало, а стало, как утверждают знающие люди, еще даже и похуже. Потому что, — утверждают знающие люди, — тогда были все же какие-то худсоветы, имеющие какое-никакое представление об азах профессионализма. Они, эти худсоветы, действовали, так сказать, обоюдоостро. То есть, они безусловно отсекали все сколько-нибудь живое и оригинальное. Но всякую жуть жуткую они отсекали тоже.

Это я все к чему. Это я все к тому, что на днях мне по совсем непонятной причине пришлось прочитать журналистский отчет о большом и многолюдном концерте человека по имени «Шаман».

Из этого отчета я узнал, что этот выдающийся, судя по всему, деятель культуры, во-первых, невозможно популярен, во-вторых, участвует во всех патриотических массовых мероприятиях, в том числе и с участием первых лиц государства, в-третьих, забыл что еще, но что-то очень важное. Вспомню, скажу.

Отчет был по тону и интонации вполне нейтральным — без восторженных повизгиваний, но и без ядовитой коррозии разъедающей все вокруг себя иронии.

Это был репортаж, честно и подробно рассказывающий о том, что происходило в зале и на сцене.

Именно этот бесстрастный пересказ — без гнева и форсированного использования художественных приемов — в какой-то момент стал мучительно напоминать мне некоторые места из антиутопической прозы Владимира Сорокина. Устроители и сценаристы этого судьбоносного события явно читали что-то из этой прозы и явно использовали некоторые ее фантазмы. Но со знаком плюс.

Ну, например:

«С опозданием в полчаса, концерт начался. В зале выключили свет и стали показывать световое шоу под попурри из фрагментов хора «Славься!» Михаила Глинки, народной «Эй, ухнем» и тому подобного.

Спустя еще несколько минут вышел сам Шаман — в кожаной куртке с металлическим подобием погон, на левом бицепсе — повязка в цветах российского флага. Зал встретил артиста радостными воплями.

Шаман начал свою программу с премьеры — песни «Дай жару». Но зал к такому бодрому началу оказался не готов, к тому же никто не знал слов. Прохладный старт компенсировали пиротехникой, зажегшейся по периметру сцены. «Снова запели все голоса — это пылают ваши сердца. Все разорвется, словно вулкан. Люди, встречайте! Это Шаман» — как бы представлял самого себя певец».

Впрочем, и все остальное там примерно такое же.

Там же я увидел и портрет героя. Ну, что сказать — прямо классическая картинка с плаката времен середины 30-х годов прошлого века в некотором центрально-европейском государстве. Прямо буквально Die blonde bestie, прямо типичнейший «Tomorrow belongs to me» из кинофильма «Кабаре». И это было настолько очевидно, что я даже слегка вздрогнул.

И это едва ли совсем случайное стилистическое совпадение, не говоря уже о прочем пиршестве державного духа, выглядит как-то особенно пикантно, наглядно и, главное, убедительно в контексте публично заявленных еще более года тому назад твердых намерений высокого начальства и его голосистых горланов-агитаторов провести, причем в самые короткие сроки, решительные меры по «денацификации» соседнего государства. В психологической науке это, если я не ошибаюсь, называется «проекцией».

Впрочем, слова и слоганы из условного «патриотического» тезауруса посредством картинок, теле-заклинаний, притопов-прихлопов популярных певцов и певиц соответствующего направления не то чтобы усваиваются, а, правильнее сказать, подхватываются «ширнармассами», как подхватываются или подцепляются грипп или чесотка.

Но они не прорастают в сознании, они существуют отдельно от него, они ничуть не укореняются в мозгах, они лишь, что называется, вертятся на языке. Хотя, надо признать, вертятся упорно и до поры до времени уверенно.

При позднем «совке» разное начальство, приставленное к «работе с молодежью» и вообще к индустрии массовых развлечений, в силу своей догматической неповоротливости не было в состоянии привить стилистические приметы современности к «советскому дичку». Она долдонила на одной ноте, что рок-н-ролл, жвачка и прочие джинсы вредны и опасны для молодежи как вредоносные бациллы западных влияний. Она запрещала, закрывала и с грохотом захлопывала двери.

Тогда, в поздние советские годы, годы моей молодости, в молодежной городской среде заметно разрасталось раздражение против «совка», отчетливо презрительное и даже брезгливое к нему отношение. Но это раздражение и ирония не носили идейного характера. Это было, говоря словами Андрея Синявского, «стилистическое расхождение». Это была ирония и это было раздражение не по отношению к коммунистическому бесчеловечному режиму, а по отношению к унылой провинциальной старомодности, к отстою, навязываемым сверху.

Если бы коммунистическая власть была бы чуть умнее, если бы она разрешала носить дреды и ирокезы, если бы она не чморила молодых людей за длинные волосы и брюки той или иной ширины, если бы она не запрещала каких-то танцев и какой-то музыки, большинство молодых людей и девушек, я уверен, были бы вполне лояльны к комсомолу, партии и правительству. Если бы комсомольские собрания, пионерские линейки и политинформации проводились бы, условно говоря, в стиле и ритме «диско», как теперь — в ритме рэпа, все было бы ОК.

Но в том-то и дело, что не могла коммунистическая власть ничего такого себе позволить, как не могла она себе позволить даже зачатков рыночных отношений.

Ее тупое упорство в результате стало самоубийственным, но иначе быть не могло.

Все эти песни, разговоры, «прикиды», буковки, словечки, значки и ленточки, вынутые из «патриотического» сундука, носят чисто ритуальный характер.

Ведь большинству нынешних молодых людей, честно говоря, по фигу, о чем весь этот «тынц-тынц». Так называемое содержание вообще занимает что-то между девятым и десятым местом.

Они могут подпевать и повторять слова про всю эту тухлую байду, не вкладывая в нее ровно никакого смысла. Потому что смысл в этом самом «тынц-тынц». Ну и хорошо.

И хватит уже изумляться тому, что один и тот же человек темпераментно бранит Америку и мечтает туда уехать. Просто в слова не вкладывается ровным счетом никакого смысла. Нам с вами трудно это осознать? Да, трудно. Но это, увы, так если не в большинстве, то в значительном числе случаев.

Хорошо это или плохо, я не знаю. Плохо, потому что символический обмен фиктивными знаками бывает опасен, то есть он всегда чреват убийственным дыханием «почвы и судьбы», как мы это видим в наши дни.

Но это и хорошо, потому что все вот это «такое» унесет первыми же порывами ветра, неожиданно подувшего с какой-нибудь другой стороны — пусть даже и с прямо противоположной.

А что там такое было «в-третьих», я так и не вспомнил. Ну, и бог с ним, потом как-нибудь.