Встреча Франциско Франко с Адольфом Гитлером. 23 октября 1940 года, вокзал в городке Андай. Фото: Scherl / Global Look Press

Встреча Франциско Франко с Адольфом Гитлером. 23 октября 1940 года, вокзал в городке Андай. Фото: Scherl / Global Look Press

Scherl / Global Look Press

Победа националистов во главе с Франсиско Франко не принесла измученной Гражданской войной Испании покоя. Внутренний конфликт почти опустошил страну, многие республиканские лидеры эмигрировали или вступили в переговоры с противником, превратившись в предателей в глазах сторонников. После падения Барселоны в начале 1939 года более 600 тысяч левых беженцев из Испании пересекли границу с Францией или добрались до находившегося под контролем французов Туниса, где оказались в положении интернированных. Все, кто остался в Испании и попадал под подозрение в симпатиях к республиканцам или диверсионной деятельности, приговаривались к смерти или заключению в ужасных условиях.

Вопрос с властью оставался открытым — формально новым государством руководил Франко, но многие влиятельные аристократы, представители церкви и военные считали его временным вариантом, пока у них не получится реализовать свои интересы: реставрировать монархию или установить хунту. Каудильо приходилось угождать разным, зачастую противоборствующим группировкам, пока страна находилась в руинах, не имея ни людей, ни ресурсов для восстановления. Военный историк Энтони Бивор отмечает, что даже без учета заключенных и беженцев трудоспособное население сократилось на 3,5%. Война оставила Испанию без иностранной валюты и истощила золотой запас, что привело к финансовому хаосу, нищете и коррупции.

В первые месяцы после триумфа националистов общее количество военнопленных превысило 180 тысяч человек, а количество арестованных за сопротивление режиму колебалось от 350 до 500 тысяч. Стоит отметить, что в случае победы республиканцев ситуация едва ли была бы лучше — Испания так или иначе была обречена на экономический и гуманитарный кризис, репрессии, попытки победившей стороны установить силу всеми возможными способами. Однако данные об административном переделе и произволе властей все равно важны — они позволяют понять, в каком состоянии находилось государство накануне Второй мировой.

«Националистская Испания была всего лишь открытой тюрьмой для всех, кто не симпатизировал режиму, — пишет Бивор. — В тайной полиции размножались департаменты, в сентябре 1939-го был создан университетский союз, в котором должен был состоять каждый студент любого высшего учебного заведения. Сами университеты превратили в элемент государственной бюрократии, то же происходило с молодежными и даже предпринимательскими объединениями. Положения националистского движения стали руководящими во всех дисциплинах от истории до архитектуры. Людей приучали, что доносительство — их патриотический долг».

В такой ситуации, когда население страны, по сути, не приблизилось к единству со времен Гражданской войны, а улучшение уровня жизни оставалось недостижимой мечтой, Испании пришлось определять свое место в крупнейшем конфликте XX века. Участие в схватке между двумя титанами, Третьим рейхом и Великобританией, грозило очередной катастрофой для растерзанного государства и лично для Франко, которого пытались подсидеть монархисты. Но каудильо понимал, что Гитлер и Муссолини внесли в его триумф даже более важный вклад, чем многие влиятельные соотечественники. Навлечь их гнев предательством, возможно, опаснее, чем пойти против любого внутреннего оппонента.

Чтобы избежать политической гибели, следующие несколько лет начинающему диктатору пришлось проявлять чудеса изобретательности и балансировать между крайностями.