Алексей Миллер. Фото из личного архива
2021 год в России выдался богатым на историческую политику: приняты законы, регулирующие память о событиях прошлого, создана комиссия «по историческому просвещению», Владимир Путин написал статью об истории Украины. Только что мы узнали от президента, что есть разные версии гибели митрополита Филиппа (в 1569 году). Следственный комитет вызывает директора колледжа на беседу по поводу характеристики Александра Невского. И в то же время незамеченным властями проходит юбилей Августовского путча. Николай Райский поговорил с доктором исторических наук, профессором Европейского университета Алексеем Миллером о политике и истории — в их непосредственной и подчас пугающей связке.
— Государство не стало уделять много внимания тридцатилетнему юбилею Августовского путча. Очевидно, «мифа основания» из победы демократов не получилось — но и отрицанием, критикой этих событий, как, например, 1990-х в целом, наверху особенно не занимаются. Чем является история Августовского путча для современной власти?
— Если вы обратите внимание, больше всего рассказов и каких-то постов в соцсетях о ГКЧП начиналось с того, «что я делал в эти дни». Это превратилось в какое-то личное переживание, и люди скорее вспоминают свои эмоции, испытанные в это время. Вот я точно именно так это переживаю, потому что я там был, у Белого дома, в эти дни, но, конечно, очень быстро понял, что на роль спасителя демократии и отечества я не только не могу претендовать, но и не хочу. Широкую публику, мне кажется, эта история не очень волнует.
Я думаю, очень скоро начнут появляться нормальные, основательные исторические исследования, это становится тем, что называется «contemporary history». Сейчас наши воспоминания насыщены большим количеством взаимоисключающих, противоречивых легенд: кто-то говорит, что гэкачеписты собирались договариваться с Ельциным, чтобы он занял место Горбачева, кто-то — что безумие так думать… Знаю, что Влад Зубок заканчивает, если уже не закончил, книгу об этих событиях [статьи Владислава Зубка об августовских событиях здесь и здесь].
Власть очевидным образом не пытается сделать из августа 1991-го «священное место памяти»: еще в 2007 году почетный караул перестали присылать к месту захоронения троих погибших. С точки зрения власти было бы смешно вставать на сторону ГКЧП, но при этом нет никаких резонов и глорифицировать их противников. Среди них было довольно много людей, которые находятся сейчас в оппозиции.
Ельцину было понятно, как эти события инструментализировать в промежутке между 1991 и 1993 годами, а уже потом — стало неудобно. Потому что опять Белый дом, события очень сильно резонировали. И многие из героев 1991-го сидели в осаде в 1993-м, тот же Руцкой. Август 1991-го стал каким-то местом памяти, скорее, для участников событий, особенно ностальгирующих по упущенному демократическому шансу.
— Недавно Владимир Путин поручил создать новую межведомственную комиссию по историческому просвещению под руководством бывшего министра культуры Владимира Мединского, причем в ее составе оказалось много представителей силовых структур.
— Только они и попали. Если вы сравните ее состав с составом президентской комиссии 2009 года [Комиссия по противодействию попыткам фальсификации истории] — там было немного историков и много архивистов, а сейчас я что-то этих людей не вижу. Там теперь прокуратура, Следственный комитет, все такое…
— Зачем мог понадобиться новый орган и может ли он сыграть более важную роль, чем его предшественник?
— Насчет роли не знаю — но он может быть более активен. Потому что, мне кажется, в значительной мере это аппаратная история. В случае комиссии 2009 года не очень было понятно, кому она лично нужна, кто там движущая сила. А здесь совершенно очевидно, что Мединский, после того как он перестал быть министром культуры и стал советником президента, неожиданно обнаружил, что в этом качестве у него уже нет четких полномочий и тех ресурсов, что раньше, и он значим только в той мере, в которой близок к уху президента. И понятно, что ему нужно было снова получить какие-то инструменты, какое-то дело. Вот, прекрасно: теперь у нас есть комиссия, он ее возглавляет. Поскольку он через эту комиссию будет реализовывать какие-то аппаратные, карьерные задачи, то она, я думаю, будет более активна, чем комиссия предыдущая.
С другой стороны, довольно трудно себе представить, что силовые ведомства, которые представлены в этой комиссии, будут послушно следовать указаниям Мединского. Но, конечно, никаких революций от этой комиссии я бы не ждал. Другое дело, что у нас есть ситуация войны памяти и, в общем-то, практически во всех странах, с которыми мы «воюем» в этой сфере, есть структуры, которые выполняют роль таких цензоров, надсмотрщиков: Институты национальной памяти или схожие комиссии. Поэтому наличие органа, который выполнял бы подобные функции у нас, не должно вызывать удивления. Меня радует, что все-таки нынешнюю комиссию быстро создали и ее можно быстро распустить, в отличие от Института национальной памяти, который в той же Польше является работодателем для тысяч людей и который не закроешь и не распустишь. Там все так устроено, что даже Сейму будет очень трудно это сделать. То есть ничего хорошего сказать об этой нашей комиссии нельзя, но и ничего очень сильно плохого, я надеюсь, тоже не случится.
