Сумерки русской литературы: от фантастики до антиутопий, от Быкова до Прилепина, от ресентимента до катастрофы

Современная русская литература, сформировавшаяся в 1990-х годах, была совершенно новым явлением, пусть и отчасти основанным на обломках советского фундамента. Перед ней стояло множество задач, в диапазоне от преодоления тоталитарного наследия до осмысления новой реальности и выстраивания самостоятельных, невиданных доселе нарративов. В то же время, новая действительность подразумевала и новые формы литературы, которые в принципе не могли существовать при советском строе.

В статье «Ревизия зла», посвященной переосмыслению понятий «света и тьмы» в творчестве российских писателей, Юрий Сапрыкин пишет о том, что толкиновская вселенная оказалась благодатной почвой для множества форм имперского реваншизма, пусть и в мире, где правит волшебство. В книгах фантастов по типу Ника Перумова или Кирилла Еськова орки, населяющие Средиземье, были представлены в качестве созидательной и незаслуженно опороченной силы, стремящейся лишь отстоять собственную идентичность и право на существование.

Основной идеей авторов-толкинистов было — позволить Мордору взять реванш за былые обиды и «переиграть» традиционный сценарий, в котором побеждают силы света. Идеологически это очень хорошо ложилось на популярные тогда в обществе идеи ресентимента.

Такие писатели, как Ник Перумов, Еськов, Наталия Васильева и Наталья Некрасова были лишь самыми известными из огромной тусовки «продолжателей» Толкина на разные лады. В 90-е годы они стали значимым явлением в отечественной фантастике. При этом однозначно патриотическим фэнтези их назвать было нельзя, несмотря на очевидные параллели с реальной политикой.

Не менее успешны в тот период оказались и авторы, эксплуатировавшие тематику славянского фэнтези. Прежде всего это Василий Головачев и Сергей Алексеев, а также Александр Бушков, фантаст и исторический ревизионист правоконсервативного толка. В своих «документальных» трудах Бушков занимался фолк-хистори в духе профессора Фоменко, утверждая, что Русь и Орда — это фактически одно и то же. Бушков никогда не скрывал горячей любви к Сталину, написав пару книжек с оправданием его деятельности. Составить впечатление о личности и деятельности писателя можно по яркому интервью, в котором он называет Петра I «ублюдком, отбросившим страну назад» и гордится дружбой со старыми энкаведешниками. Для Бушкова вообще характерны глубокие симпатии к представителям различных силовых ведомств.

Сергей Лукьяненко, по произведениям которого были поставлен сверхпопулярный в нулевые годы блокбастер «Ночной Дозор», стал самым знаменитым из когорты отечественных «фантастов-патриотов». Лукьяненко позднее прославился высказываниями в духе «Вбомбить Грузию в каменный век» и «Украина же отныне — проклятая земля». В дилогии «Звезды — холодные игрушки», вышедшей в конце 90-х, он спроецировал постсоветский ресентимент на космическую тематику, описав ситуацию, в которой человечество оказывается опоздавшим к галактическому переделу мира, превращаясь в сырьевую базу для более продвинутых цивилизаций. Что интересно, Лукьяненко мимоходом упоминает в романе грядущую войну между Россией и Украиной за Крым.

В 90-е годы писатели разного рода консервативных и реваншистских взглядов были, скорее, в оппозиции действующей российской власти, но при этом пользовались большим народным успехом.

Во многом их популярность была обусловлена чувством несправедливости от итогов перестройки у населения и экономических реформ.

Российские фантасты неизменно ассоциировались с «турбопатриотическими» воззрениями и позднее. В эфире «Эха Москвы» 2019 года политолог Станислав Белковский заявил, что «в отдельных районах Донецкой и Луганской областей погибло почти половина российских писателей-фантастов — сражаясь на стороне ДНР и ЛНР. Эти войны абсорбируют всех сумасшедших, которые при других обстоятельствах могли бы стать базой волнений здесь, в России».

2000-е годы. Газета «Консерватор» и Дмитрий Быков.

К нулевым годам в современной русской литературе появились ярко-выраженные лидеры. Это писатели, получившие огромную популярность в 90-х, прежде всего Виктор Пелевин, Владимир Сорокин и Татьяна Толстая. Их книги выходили крупными тиражами, а выход каждого нового произведения становился большим событием. В отличие от скрытного и аполитичного Пелевина, Толстая и Сорокин никогда не скрывали своих взглядов и отношения к происходящему в стране.

В то время Толстая была яркой фигурой в либеральной среде, в частности, работала спичрайтером в предвыборном штабе Сергея Кириенко, а затем Анатолия Чубайса вместе с Авдотьей Смирновой и Александром Тимофеевским. В тот же период вышел знаменитый роман Толстой «Кысь», антиутопия, действие которой разворачивается в постапокалиптической Москве. Эту книгу можно воспринимать как своеобразный ответ реваншистам с их фантазиями про грандиозные победы бравых орков или силовиков. В «Кыси» Толстая создала болезненно-мрачную панораму Москвы, в которой архаические формы русской культуры и языка оказываются грядущей реальностью, надо сказать, весьма безрадостной. В этом отношении «Кысь» схожа с «Днем опричника» Владимира Сорокина, о котором мы поговорим чуть позже.

Татьяна Толстая. Фото: Телеканал Дождь / youtube.com

В начале нулевых Толстая стала председателем редакционного совета газеты «Консерватор», возникшей на основе «Общей газеты», либерального издания, близкого к партии «Яблоко». В последние годы своего существования «Общая» испытывала значительные финансовые трудности, и была продана главным редактором Егором Яковлевым бизнесмену Вячеславу Лейбману, который тут же закрыл газету, объявив о создании нового проекта, которым и стал «Консерватор».

В эфире радио «Эхо Москвы» посвященном открытию газеты, Толстая говорила: «Пора понять нашему обществу русскому, что радикализм в России не работает. <…> радикализм сделал понятие консерватизма смехотворным <…> символом стагнации и застоя. Это не так. Консерватизм в нашем понимании это стабильность, это бесконечное уважение к идее собственности своей и чужой». Из этих слов можно догадаться, что Толстая и Лейбман декларировали «консерватизм с человеческим лицом», в противовес воинствующему мракобесию деятелей культуры вроде Бушкова или Проханова, а по факту собирались создать еще одно медиа, предназначенное для новоявленной российской буржуазии.

Первый выпуск газеты не понравился Лейбману, решившему, что издание носит слишком элитарный характер, а потому не сможет завоевать большую популярность. Чтобы придать «Консерватору» более «желтый» формат, Лейбман пригласил новый пул авторов. В их числе были известные националисты и охранители Егор Холмогоров, Дмитрий Ольшанский, Константин Крылов, а также неожиданный в этом ряду Дмитрий Быков, чьи взгляды в то время существенно отличались от нынешних.

Новый «Консерватор» просуществовал приблизительно полгода, после чего тихо закрылся весной 2003-го, не выдержав свары «новых» консерваторов со «старыми» и потери интереса издателя к проекту. Редактировавший газету в конце ее существования Быков написал по ней целый некролог для «Нового взгляда», где сетовал, что у Путина слишком «связаны руки» для того, чтобы «навести порядок» в медийной сфере. Причинами закрытия «Консерватора» Быков называл скуку, избыточность и бесперспективность праволиберализма, выбранного в качестве идеологии издания.

Характеризуя самого Быкова времен «Консерватора», Дмитрий Ольшанский писал в газете «Завтра»: «В мирные, невинные 2000-е годы Быков умеренно поддерживал Путина, считал себя консерватором, крайне резко и едко реагировал на известные киевские события 2004–2005, постоянно разоблачал тамошнюю революцию, то и дело кусал "Эхо Москвы" и "Новую Газету", а заодно и провел много лет в кругу тех самых людей, которых сейчас не упускает случая пнуть. Так, он приятельствовал с Захаром Прилепиным и Константином Крыловым, а ещё — каждый год ездил в Крым, принадлежность которого русской, а не украинской культуре была для него самоочевидной».

Дмитрий Быков. Фото: Евгений Одиноков / РИА Новости

Господин Гексоген против Дня опричника

Александр Проханов начало нулевых годов встретил в статусе едва ли не самого влиятельного российского охранителя. В статье, посвященной назначению Дмитрия Ольшанского главным редактором «Консерватора», журналистка Елена Рыковцева назвала Проханова одним из лидеров национал-патриотов.

Это была вполне справедливая оценка, поскольку возглавляемая Прохановым газета «Завтра» к тому времени стала главным рупором реваншизма, тогда находившегося в оппозиции к государственной власти, еще не испортившей отношения с западными странами.

Помимо активной общественной деятельности, Проханов не переставал заниматься литературным творчеством, и в 2002 году выпустил скандальный роман «Господин Гексоген». Эту книгу отказались печатать в журнале «Наш современник», и в итоге она вышла в издательстве «Ad Marginem», имевшем интеллектуально-элитарную репутацию. Его главный редактор, Михаил Котомин, внес большой вклад в окончательный облик «Господина Гексогена», он же придумал название. В первом выпуске подкаста «Утопия», посвященном знаковым книгам «Ad Marginem», Проханов даже назвал Котомина соавтором романа.

«Господин Гексоген» получился безумной постмодернистской интерпретацией событий 1999 года, когда в сентябре было взорвано несколько жилых домов. Проханов развил популярную в то время версию о заговоре спецслужб до поистине эсхатологических масштабов, представив происходящее как схватку планетарных сил за Россию. Кроме того, в своем романе он подробно описал разнородных патриотических маргиналов, противостоящих зараженным западным либерализмом спецслужбам.

Все они преследуют нехитрую идею, которой реваншисты были одержимы начиная с 90-х годов — чтобы Россия процветала, необходимо очистить от предателей все эшелоны власти, а также крупный бизнес от агентов влияния. Лишь победив «пятую колонну» и отринув атлантизм, страна устремится к процветанию и благоденствию.

Так получилось, что идеи радикальных православных сталинистов, описанных Прохановым в качестве борцов с еврейским заговором, к 2022 году приобрели статус чуть ли не государственной идеологии.

В статье для «Новой газеты» «Заговор черных философов» политолог Владимир Пастухов высказал идею о том, что с началом войны Путин пробудил глубинные национальные силы, зараженные самым яростным мракобесием. «Путинская революция сродни иранской. Это революция полурелигиозных фанатиков-чернокнижников», — утверждает Пастухов. И становится понятно, что Проханов если не предсказал текущие события, то грамотно описал тренд, частью которого всегда был сам. Единственное, с чем он просчитался, это время триумфа реваншистов — оно настало лишь спустя долгих 20 лет.

В 2002 году, тогда же, когда Проханов гремел с «Гексогеном», вокруг другого значимого российского постмодерниста, Владимира Сорокина разворачивался скандал, инициированный прокремлевским движением «Идущие вместе». «Активисты» предъявили иск издательству «Ad Marginem», утверждая, что в романе «Голубое сало» имеются элементы порнографии. В результате ситуация получилась анекдотическая: движению не только не удалось запретить роман — оно обанкротилось, не сумев оплатить судебные издержки. Сорокин же окончательно утвердился в статусе суперзвезды либерального фланга русской литературы.

Владимир Сорокин заглянул в «Дне опричника» во вполне вероятное будущее России с его китайской демографической и товарной «составляющей». Фото: © Arno Burg/dpa/Global Look Press

Спустя четыре года издательство «Захаров» выпустило повесть Сорокина «День опричника», ставшую одним из самых известных произведений как писателя, так и вообще нулевых годов в России. В этой книге, подобно Татьяне Толстой, Сорокин конструирует новую российскую реальность на основе русской архаики, наделяя ее антиутопичными чертами. В «Дне опричника» Сорокин создал пугающе узнаваемую сегодня версию тоталитарного общества, с беспределом спецслужб, чудовищной коррупцией и стагнирующей экономикой, выживающей лишь за счет продажи ресурсов. В нулевых роман воспринимался злой пародией на патриотическую литературу, ратующую за «сильное государство», протекционизм в экономике и репрессии против несогласных. Лишь позднее, после знаменитой Мюнхенской речи Путина и событий на Болотной площади стал понятен провидческий потенциал «Дня опричника».

Как Проханов, так и Сорокин оказались правы в своих прогнозах будущего России, но каждый по-своему.

Если первый старался всячески приблизить новую, правоконсервативную реальность и последовательно прошел путь от яростного критика власти до ее самого преданного апологета, то второй предостерегал о подобном сценарии, как величайшем бедствии для страны. Как мы сейчас видим, более убедителен оказался Сорокин, еще в середине нулевых прекрасно понимавший, какими последствиями чревата для России «сильная рука».

Новые реалисты

В 2001-м году будущий писатель Сергей Шаргунов написал для журнала «Новый мир» эссе «Отрицание траура». В этом сумбурном тексте молодой автор попытался сформулировать, какое новое течение могло бы посоперничать с постмодернизмом (в лице Пелевина и Сорокина) за умы читающей публики. Шаргунов считал, что такая роль отведена «серьезной» литературе, которая не пытается играть с читателем и реальностью, а в лаконичной и современной форме ее осмысляет, продолжая традиции классики. Так был провозглашен «новый реализм», окончательно оформившийся к началу десятых годов.

Писатель Сергей Шаргунов

Molly Tallant/ wikipedia.org

Через пару лет после статьи Шаргунова объявленное направление обрело своих последователей. Это были молодые на тот момент писатели, испытавшие большое влияние Эдуарда Лимонова, тяготевшие одновременно к почвеничеству и соцреализму, в сочетании с оппозиционностью по отношению ко власти. Прежде всего это были Захар Прилепин, Герман Садулаев, Роман Сенчин, Михаил Елизаров, Дмитрий Данилов, Андрей Рубанов и непосредственно Сергей Шаргунов. Их проза отличалась прямотой, резкостью и красочностью, и, по меткому выражению Юрия Сапрыкина, могла называться «новой брутальностью». Готовую форму направление приобрело к 2011 году, когда в Ad Marginem вышел сборник рассказов «Десятка», составленный Прилепиным.

Каждый из авторов разрабатывал собственную, уникальную тему: личный тюремный опыт, упадок русской деревни, революционные движения, ностальгию по советскому прошлому. Но всех их объединяла ярко-выраженная маскулинность и ресентимент по отношению к действующей власти.

По мнению новых реалистов, она была слишком прозападной и либеральной в отношении вещей, которые им не нравились, будь то сексуальные меньшинства, крупный бизнес, мигранты или интеллигенция.

По определению Захара Прилепина, писателей-новореалистов объединяли схожие «красно-коричневые» взгляды. В нулевые годы такое сочетание, близкое к позиции Проханова и газеты «Завтра», считалось маргинальным, и было популярно лишь среди части радикально настроенной молодежи. При этом нацболы, разделявшие подобные взгляды, признавались едва ли не единственными реальными противниками Кремля, с хорошо выстроенной организацией и опытом уличных противостояний. Однако писатели-новореалисты, за исключением разве что Прилепина и Шаргунова, не были активны в политике.

Тем не менее, с 2014 года большинство из них вполне однозначную позицию, поддержав сначала действия России в Крыму, а затем и сепаратистов на Донбассе. В тот момент нарративы власти и новореалистов пересеклись, в следствие чего вторые без особых рефлексий перешли из противников режима в число его преданных союзников.

Казус Прилепина

Из всех новореалистов самым известным и влиятельным был, без сомнения, Захар Прилепин. Его слава предвосхитила, и, отчасти, способствовала успеху этого направления. Во многом благодаря популярности Прилепина новые реалисты оказались в зоне пристального внимания модных изданий и читающей публики.

Начало десятых годов в российском обществе ознаменовалось, прежде всего, высокой протестной активностью. Главными ее катализаторами стали возросший интерес к коррупции и третий срок Владимира Путина. Политика стала занимать людей как никогда раньше. Разумеется, писатели, как выразители дум и настроений поколения не остались в стороне от процессов идущих в стране. Мало кто из популярных авторов не высказался по поводу происходящего. Захар Прилепин, бывший тогда лидером мнений и активным деятелем оппозиции, занимал среди них особое место.

Ветеран ОМОНа и Чеченских войн, Прилепин прославился сначала своим романом «Патологии», написанным на основе собственного военного опыта, а затем бестселлером «Санькя», в котором описал судьбу молодого участника радикальной политической группировки «Союз созидающих», в которой явно угадывались черты НБП, где Прилепин был главой нижегородского штаба организации.

Захар энергично участвовавший в политической жизни нулевых годов, к 2011-му стал, вероятно, самым влиятельным культурным деятелем оппозиции. «Как-то так вышло, что в 2011-м Прилепин сделался по сумме показателей русским писателем номер один», — писал Александр Гаррос в материале о писателе для Сноба.

Восторг в либеральной среде по отношению к Прилепину достиг своего апогея после того, как писатель активнейшим образом проявил себя в событиях на Болотной площади.

В то время писатель был частым гостем эфиров телеканала «Дождь» (впоследствии даже вел на нем авторскую программу), где убеждал Михаила Зыгаря и Тихона Дзядко в необходимости более активного протеста. Илья Пономарев в те годы говорил: «Если среди писателей, то президентом, на мой взгляд, мог бы быть только Захар Прилепин».

Все изменилось в 2014 году после крымских событий. Прилепин с восторгом их поддержал, а затем и вовсе поехал на Донбасс. Что было дальше — хорошо известно. Прилепин воевал в составе вооруженных формирований под командованием Александра Захарченко, после чего написал об этом книгу «Некоторые не попадут в ад». Начиная с 2014-го Прилепин все сильнее отходил от литературы, превращаясь в политического деятеля. В 2018 году Прилепин вошел в состав Общероссийского народного фронта (проправительственная организация, созданная по предложению Владимира Путина в 2011 году), а через год, при поддержке Кремля, создал «общественное» движение «За правду».

На заседании Дискуссионного клуба «За Правду» на Хуторе Захара Прилепина, 2020 год

vk.com/zapravduorg

С началом войны писатель стал одним из главных ее пропагандистов, а также борцов с «предателями» в культуре. В мае Захар, сидя за рулем автомобиля рассуждал о том, что посттравматическое расстройство — это миф, и в боевых действиях нет ничего страшного, повторив свой тезис из интервью почти 20-тилетней давности.

Поэт и редактор сайта о литературе «Горький» Эдуард Лукоянов так охарактеризовал нынешнюю деятельность Прилепина: «Будем называть вещи своими именами: Прилепин не писатель, он ОМОНовец, которые по стечению обстоятельства пишет книги. И он развивает теорию о том, что Лермонтов, Толстой были в первую очередь людьми с военным опытом, а не писателями. Хотя все его аргументы разбиваются об очевидные: Симеон Полоцкий с кем воевал? Или Антиох Кантемир? Прилепину эти имена ничего не скажут, поэтому он не сможет ответить на этот вопрос».

Украина и война

Последние несколько лет политические и общественные дискуссии в русской литературе мало затрагивали Украину, эта тема была второстепенной. Куда больше российских писателей и критиков занимали книги, посвященные внутренним делам. Например, в 2020 году широко обсуждался роман пресс-секретаря Алексея Навального Киры Ярмыш «Невероятные происшествия в женской камере № 3», основанный на ее опыте отсидки в спецприемнике после задержания на митинге. Личный опыт, отчасти по причине постепенного удушения независимой политики и общественной деятельности, стал основным литературным трендом последних лет.

«В 2021 году самые горячие зарубы были вокруг практики автофикшена. Представьте себе блог ЖЖ, который внезапно стал книгой. И весь прошлый год линия между традиционалистами и западниками проходила именно через автофикшен. Но сейчас понятно, что все это праздная ерунда и разломы лежат куда глубже», — подчеркивает Лукоянов.

Все эти темы резко ушли на задний план 24 февраля 2022 года, когда произошло то, что навсегда изменило русскую литературу. В связи с началом войны все российские писатели вынуждены были сформировать свое к ней отношение.

Многие последовательно поддержали боевые действия, другие публично выступили против, но еще больше тех, кто промолчал. Об их отношении к войне можно догадываться лишь по высказываниям и действиям прошлых лет.

«В среднем по больнице русская литература была крайне не политизирована. Я бы сказала, что политика в голове современных писателей занимала 25-е место и людей с ярко выраженной позицией было немного, — говорит литературнй критик Галина Юзефович. — Интуитивно было понятно, что этот в случае чего будет за войну с Украиной, а этот наверное против. Очевидно, что перед началом войны в таких терминах мы еще не думали, но было видно, кто и куда склоняется. Даже после Крыма оставалось очень широкое пространство для взаимодействия. А сейчас, конечно, мы видим очень резкую поляризацию и размежевание»

Часть известных авторов поступила именно так, как от них ожидали. Александр Проханов всецело поддержал «спецоперацию», а Владимир Сорокин окончательно уехал из России, где периодически бывал наездами, и опубликовал антивоенную статью в газете The Guardian. Как мы уже упоминали, Захар Прилепин стал одним из главных пропагандистов кошмара, в который за считанные дни погрузилась страна, в то время как Дмитрий Глуховский выпустил не одно заявление, резко осуждающее войну, и был в итоге признан иноагентом, а потом и вовсе объявлен в розыск.

Дмитрий Быков, еще один писатель, признанный иноагентом, занял радикальную позицию по отношению к российским властям и их действиям. Быкову пришлась кстати давняя дружба с украинским политическим деятелем Алексеем Арестовичем, ставшим очень популярным с начала войны. В июле они обсуждали в Киеве творчество братьев Стругацких, а позднее Быков рассказал, что пишет роман про Владимира Зеленского, в котором одного из персонажей будут звать Амнистович.

Писатель Алексей Иванов

wikipedia.org

Один из самых популярных и востребованных российских прозаиков, Алексей Иванов высказался против войны только в своем паблике, а затем удалил пост. В последние годы писатель живет за границей, но иногда приезжает в Россию, проводя встречи с читателями. Юзефович считает, что у Иванова нет почвеннических взглядов и он «относится к категории ментально здоровых людей, которых ужасает кровопролитие, бессмысленная жестокость и агрессия».

Большинство новореалистов заняли схожую позицию. Молчат Елизаров и Шаргунов, по-прежнему остающийся депутатом Госдумы, Сенчин пишет осторожные посты в фейсбуке, которые можно расценить как антивоенные. Активно высказывался в поддержку СВО лишь Садулаев, периодически призывающий к «тотальной войне» с Украиной, в то время как остальные, видимо, оказались просто не готовы к тому, что произошло. Основной проблемой как «турбо-патриотов» вроде Проханова, так и «фундаменталистов» с новореалистами стало то, что они едва ли понимали, к чему призывают. В рамках их представлений имперство выглядело лубочным и опрятным, но кровавая реальность оказалась безумно далека от писательских фантазий.

Другой Пелевин и прочие кремлевские фавориты

В июле 2022 года Лукоянов написал обстоятельный лонгрид, посвященный провластным поэтам, набравшим популярность на теме войны с Украиной. По его мнению, это преимущественно вышедшие в тираж авторы, которые получили второе дыхание благодаря срочному запросу государства на агитационное искусство, оправдывающее вторжение и дегуманизирующее украинцев.

Самый известный из этих поэтов, а по совместительству еще и писатель Александр Пелевин, прославился в 2021 году, когда получил премию «Национальный бестселлер» за роман «Покров-17», целиком построенный на ресентименте по Советскому Союзу и «культе Победы». Пелевин и до этого последовательно поддерживал ЛДНР, а еще раньше открыто выражал симпатии к национал-социализму у себя в ЖЖ. С началом боевых действий писатель занял воинствующую позицию не только по отношению к украинцам, но и к россиянам, придерживающимся антивоенных взглядов. В особенности ему не дают покоя культурные деятели-иноагенты и институции, пытающиеся дистанцироваться от токсичного провластного дискурса.

Самый громкий на данный момент скандал Пелевин закатил, когда ярмарка Non Fiction осенью 2022 года отказалась давать площадку для презентации его новой книги «Гори огнем». Разъяренный писатель написал множество гневных постов в телеграме, обвиняя экспертный совет ярмарки в «либеральной цензуре», угрожая ему проблемами с властями и жалуясь на нехватку «опричнины», когда она так нужна.

Писатель Александр Пелевин увлекается историческими реконструкциями

godliteratury.ru

В фильме «Культурный фронт», вышедшем на RT в августе прошлого года, Захар Прилепин, рассуждая о Z-поэтах, называет их «соловьями Генштаба», отсылая к прозвищу Александра Проханова, под которым тот был известен еще в 80-е годы. Это вполне применимо и к современным авторам, ратующим за войну. По определению историка литературы Михаила Эдельштейна, творчество Z-поэтов представляет собой инфернальную мешанину из прохановского ресентимента, подражаний военной поэзии Эдуарда Лимонова, а также эпигонства советским фронтовым поэтам, таким как Константин Симонов и Алексей Сурков. Эдельштейн считает, что в основе творчества «поэтов «Донбасса», таких как Анна Долгарева, Семен Пегов и Анна Ревякина, лежит жажда смерти, наделяющая их стихи деструктивной силой.

Эта мрачная эстетика, эксплуатирующая образы погибших детей и призывающая к мести, стремительно становится частью официозного канона. Новые фавориты Кремля, пользуясь благосклонностью властей, открыто призывают к радикальному переустройству российского культурного поля. По их мнению, крупные институции управляются «либералами», которые всячески мешают «патриотическим» авторам достичь всенародной популярности.

«Соловьи СВО» не новое явление в российской литературе, большинство из них получили первую популярность еще в 2014 году, но лишь сейчас их стало активно продвигать государство, пытаясь сформировать новый канон, очищенный от «нацпредателей» и «неблагонадежных элементов».

Это лишь малая часть большой культурной политики, включающей в себя зачистку телевидения, театра, музыкальной индустрии и даже музейной сферы. Конечная цель этих процессов ясна — российские власти хотят полностью перекроить культурное пространство страны в соответствии со своими представлениями. Очевидно, сейчас чиновники внимательно изучают иранский, северокорейский, а также опыт других авторитарных режимов по борьбе с неугодным искусством. К сожалению, Z-поэты, призывающие ускорить эти процессы, еще не поняли, что со временем система возьмётся и за своих апологетов, когда все остальное поле будет зачищено.

Будущее (вместо заключения)

Спустя больше года с начала войны можно сделать первые робкие предположения о дальнейшем устройстве русской литературы. За прошедшее время наметились некие конфигурации, которые станут определять ее развитие. Прежде чем, в заключение, мы попытаемся предположить как все это будет выглядеть, выслушаем мнения литературных деятелей, сделанные в самом начале войны.

«Когда Советский Союз пал, было много литературы издано: эмигрантской, неподцензурной, той которой не могло быть в СССР. Но с тех пор мы увидели охлаждение к печатному слову, недоверие к книге, потому что советские книги сильно влияли на общество и общественное мнение. Было такое настроение, что литература обманула россиян, люди перестали доверять печатному слову. Такой же процесс будет и теперь, но именно в нем появятся шедевры, когда люди захотят ответить на большие вопросы, а не просто быть милыми и приятными для издательств, сдавая вовремя книжки» — говорит руководитель книжного магазина «Фаланстер» Борис Куприянов, рассуждая о плачевном положении русской литературы.

Галина Юзефович считает, что любая литература реагирует на любые вызовы времени непрямым, часто парадоксальным образом:

«То, что писатели переживают сейчас, мы увидим в книгах через 2–3 года, если доживем. И это будет в некотором смысле свет мертвой звезды — следы чувств и переживаний, оставшихся в прошлом».

24 февраля 2022 года в современной русской литературе произошел глубочайший раскол, последствия которого будут ощущаться десятилетиями. Трещины пошли гораздо раньше, но окончательно линия разделения оформилась именно с началом войны. Она усугубляется таким фактором как репрессивная политика государства, которое сознательно выдавливает писателей, издателей, критиков и других культурных деятелей в эмиграцию.

Вероятно, независимое книгоиздательство в России останется, пусть и в урезанном, по множеству факторов, виде. Закон о «запрете ЛГБТ-пропаганды», как и статьи о «фейках» и «дискредитации армии» также существенно сужают пространство свободы в книжной сфере. Издательствам придется лавировать между многочисленными запретами, будучи в том числе осторожнее с переводной литературой.

Обложка романа Сергея Давыдова «Спрингфилд», вышедшего в эмигрантском издании Freedom Letters

«Уже скоро нас ждет расцвет эмигрантского русскоязычного книгоиздательства» — пишет в своем телеграм-канале критик Егор Михайлов, комментируя выпущенную в Грузии книжку Бориса Акунина. Уехавшие россияне имеют достаточно сил и ресурсов, чтобы наладить активное производство печатных изданий, которое при благоприятных условиях сможет даже посоперничать с российским, придушенным усиливающейся цензурой.

Заметные в публичном поле инициативы уже сейчас появляются в интернете. Один из ярчайших примеров — альманах ROAR (Russian Oppositional Arts Review), созданный писательницей и художницей Линор Горалик. «Я увидела, что люди, относящиеся к культуре, уже пишут блестящие антивоенные тексты и стихи, уже создают музыку, уже рисуют картины и делают арт-объекты. И как будто у них нет другой площадки, кроме фейсбука, — то есть нужно место, где все эти голоса зазвучат в унисон. Я решила, что попробую создать такое место» — описывала она свой проект.

Множество россиян оказалось в эмиграции, и сейчас там формируется новая культурная среда. Фактически, рождается иное пространство смыслов, лишь частично связанное с бывшей Родиной. Эта ситуация напоминает ту, что сложилась после образования СССР, когда многие деятели культуры и искусства были вынуждены уехать и начать жизнь заново в другой стране. Идеологический раскол между эмигрантами и оставшимися со временем будет только нарастать, что характерно для российского общества в целом. Уже сейчас практически невозможно сохранить нейтралитет, занимаясь искусством.

Скорее всего, в русской литературе родятся целых три версии происходящего сегодня. Не только со стороны уехавших и оставшихся, но также тех, кому предстоит вернуться с войны и написать о своем опыте. Это будет новое поколение людей, покалеченных боевыми действиями, о которых они напишут страшные и жестокие книги, самый нутряной и кровавый автофикшн, который только может существовать. Не стоит надеяться на то, что литература как-то перевоспитает общество или хотя бы пристыдит его. Но благодаря ей будущие поколения смогут лучше понять масштаб случившегося бедствия.

Автор выражает благодарность Максиму Заговоре за предоставленные интервью