«Хуже большевиков немцы вряд ли будут — главное, чтоб землю дали». Как жители оккупированных областей РСФСР пытались сжиться с нацистами и почему из этого ничего не вышло

Каждый из нас по-своему воспринимает всё происходящее с Россией за последние два с половиной года. Для историка велик соблазн представить событийный ряд в виде игры, разделить его на перечни «Впервые в принципе» и «Впервые с такого-то года». Так вот, второй список из них в уходящем августе пополнил ещё один пункт. Впервые с 1944 года сидящие в Москве центральные власти не контролируют целиком всю заявленную площадь государства.

Речь не идёт, как в 1990-х годах, о действиях сепаратистского движения. Или, подобно событиям 1969 года на Дальнем Востоке — о локальной операции недружелюбного соседа в спорном приграничье. Крупная войсковая группировка ВСУ захватила несколько районов Курской области с десятками населённых пунктов и тысячами жителей. И даже если украинским солдатам не удастся расширить зону контроля, отвоевание уже занятой ими территории для ВС РФ может растянуться на неопределённо долгий срок.

А для самих курян становится актуальным вопрос, будто бы давным-давно оставшийся в фильмах и книгах. Гражданам с оккупированной украинцами территории предстоит строить взаимоотношения с пришедшей в их дома чужой армией — точно поколению их прадедов и прабабушек. При этом тема частичной оккупации РСФСР в 1941–1944 годах никогда не пользовалась особой популярностью в отечественной историографии.

Обычно этот нарратив сводили к нескольким ярким образам: сожжённых деревень, замученных героев-подпольщиков и зловещих ухмылок палачей-садистов с молниями на касках. Но за три года для миллионов советских граждан, притом из собственно российских регионов, оккупация и коллаборационизм успели стать частью повседневности. Слишком многие из жителей захваченных областей пытались к ним приспособиться — и жестоко затем разочаровались.

Счастливая звезда для астронома

Есть люди, которые обречены в памяти потомков стоять бок о бок с теми, кого при жизни они сами в лучшем случае недолюбливали. Римские легионеры Тит Пуллон и Луций Ворен, композиторы Антонио Сальери и Вольфганг Моцарт, шекспировские Монтекки и Капулетти из средневековой Вероны, — этот ряд можно продолжать бесконечно.

В истории российского коллаборационизма во Второй мировой подобный тандем образовали двое тёзок: жившие в Смоленске юрист Борис Меньшагин и учёный Борис Базилевский. Оба встретили 22 июня 1941 людьми с образованием, социальным капиталом, богатым жизненным опытом, неплохо помнящими дореволюционное время; на начало войны Меньшагину исполнилось 39, а Базилевскому — 56 лет.

Коллаборантская управа Смоленска, 1941 год. Меньшагин сидит за столом, сзади него (в очках) — стоит Базилевский

Фото: WIkipedia / Narodowe Archiwum Cyfrowe

В июле 1941 года, с началом оккупации Смоленска, немцы организовали коллаборантскую городскую управу. Там новые хозяева не использовали ни садистов-уголовников, ни экзальтированных белоэмигрантов с их карикатурной ненавистью к «комиссарам». Напротив, оккупанты собрали лучших людей города. Защищавший во время коллективизации раскулаченных адвокат Меньшагин занял пост бургомистра, а профессор-астроном Базилевский стал его заместителем.

По-видимому, в силу разности характеров, двое Борисов изначально не слишком-то жаловали друг друга.

Недружный тандем, чутко прислушиваясь к воле германских патронов, руководил Смоленском вплоть до самого освобождения в сентябре 1943 года. В российской историографии к Меньшагину и Базилевскому укоренилось сдержанное сочувствие. Дескать, не самые худшие из коллаборантов: поддерживали в Смоленске что-то вроде нормальной жизни, сами не зверствовали, кого могли — спасали от репрессий или угона на принудительные работы в Германию.