«Красный женский отряд», революционная опера времён Культурной революции, 1972 год
Фото: Wikipedia / Byron Schumaker
Уходящий 2023 год закончился для страны нелепым фарсом. Шлейф от событий в московском клубе «Мутабор» надёжно заслонил собой как экономические трудности, так и их причину — идущую уже почти два года страшную войну, несущую несправедливый, преступный характер для Российской Федерации.
Меня, как автора публикаций на исторические темы, зацепил конкретный аспект неприятной во всех смыслах «голой» истории. Речь о публичных извинениях от участников пресловутой kinky party за то, что они ведут такой образ жизни, какой нравится им самим. И покаяния на камеру не принесли добра никому из пошедших на этот шаг. Даже напротив — сразу после на кающихся грешников с новой силой обрушились гнев Z-общественности, телепродюссеров и российских правоохранительных органов (или, точнее, силовых структур).
Происходящее в России сейчас невольно напоминает творившееся в Китае 60 лет назад — пусть и не в тех масштабах. Тогда местные певцы и артисты вместе с учителями, профессорами и старыми партийцами тоже просили прощения за несовершённые грехи. И адресатов их покаяний также не волновала искренность своих жертв. Все прекрасно понимали, что речь идёт о самоунижении, а не реальном желании «повиниться как заново родиться».
Будет справедливым оговориться, что в Китае времён Культурной революции всё проходило куда брутальнее, чем в сегодняшней России. Каялись не под камеры дома, а на площадях, в окружении толпы. Жертв намеренно ставили в нелепые позы, буквально поливали нечистотами, а после пыток их в лучшем случае ждали концлагеря. Впрочем, и у нас в стране тоже, по-видимому, ещё не вечер.
Слишком тёмная академия
5 августа 1966 года в женской школе при Пекинском педагогическом университете царило странное возбуждение. Среди учениц прошёл нелепый слух, быстро обернувшийся железной убеждённостью. Якобы сотрудники учреждения — не честные педагоги, а «чёрная банда» заговорщиков, замысливших недоброе против народной власти. И проницательные ученицы решили действовать.
Группу из семерых завучей и деканов взяли в плен. Их поставили на колени, облили чернилами, на головы нацепили шутовские колпаки. Вчерашние подопечные принудили наставниц каяться во всех мыслимых преступлениях. Покорность жертв лишь раззадорила мучительниц. На головы несчастным лили кипяток, в воздухе замелькали дубинки.
Спустя пару часов завуч Бянь Чжунюнь потеряла сознание от пыток — её бездыханное тело просто бросили в мусор, врачи вскоре констатировали смерть.
Коллеги Бянь к тому времени держались на волоске: избитые, израненные, с переломанными костями Непосвящённому наблюдателю это могло бы показаться какой-то извращённой вариацией на тему классического сюжета Dark academy. Наверняка несчастные ученицы действовали по наущению некой деструктивной секты или тайного ордена.
Хунвейбины принуждают каяться Ван Гуанмэй, супругу умеренного политика Лю Шаоци. На женщину намеренно нацепили нелепый наряд, призванный свидетельствовать о её «буржуазности». 10 апреля 1967 года
Фото: Wikipedia / line.17qq.com
Но суровая правда состояла в том, что летом 1966 года одной большой сектой стала вся Китайская народная республика. И заправляли там не закулисные кукловоды, а высшее партийные руководители. 8 августа ЦК китайской компартии издало постановление «О Великой пролетарской культурной революции».
Документ скорее не учреждал нечто новое, а легализовывал уже сложившуюся практику. По всей стране сотни тысяч юношей и девушек жили стихийным ультранасилием, искренне считая, что так служат родному Китаю и лично любимому председателю Мао.
Скакали к социализму — попали в голод
Репрессии и чистки — в разных масштабах — служили неотъемлемой частью истории любого прокоммунистического режима в ХХ веке. Их проводили и в ГДР с ЧССР, и на кастровской Кубе, и в хошиминовском Вьетнаме. Однако китайские события 1960-х годов стоят здесь особняком.
Насилие во славу Мао проводили не люди с горячим сердцем и чистыми руками — оно стало плодом стихийного творчества широких масс.
Ещё в 1981 году, по сравнительно горячим следам, Культурную революцию осудил сам же пекинский режим. Причём не в половинчатом духе советского ХХ съезда КПСС, а вполне недвусмысленно, без традиционной для Китая любви к обтекаемым формулировкам и мудрёным иносказаниям:
«Культурная революция» не была и не могла быть [подлинной] революцией или социальным прогрессом в каком бы то ни было смысле. […] Она была смутой, вызванной сверху по вине руководителя и использованной контрреволюционными группировками, смутой, которая принесла серьёзные бедствия партии, государству и всему многонациональному народу»
— Из решения ЦК КПК
Уже это обстоятельство свидетельствует: речь шла о sui generis даже по весьма размытым этическим представлениям автократии. О чём-то, что породили исключительные в своём трагизме обстоятельства.
Весной 1950 года затяжная гражданская война в стране завершилась безоговорочной победой прокоммунистической Народно-освободительной армии. Мао и его соратники воцарились в материковом Китае, восстановив власть Пекина даже в, казалось, навечно отпавших от него Тибете и Синьцзяне (Уйгурии). Новое государство затеяло масштабные преобразования в советском духе: национализировало экономику, обобществляло землю, подавляло реальную и мнимую контрреволюцию.
Участники «Большого скачка» за выплавкой стали, 1959 год
Фото: Wikipedia / Sun Piyong
В 1958 году Мао ощутил себя достаточно могущественным, чтобы разорвать прежнюю дружбу с Советским Союзом и провозгласить «Политику трёх красных знамён». Так в китайской компартии окрестили авантюрный курс на ускоренное построение социализма. Квинтэссенцией программы выступил «Большой скачок» — форсированная индустриализация. Её претворение в жизнь обернулось абсурдными инициативами вроде уничтожения воробьёв и кустарной выплавки стали буквально в крестьянских дворах. Закономерным итогом вышел голод 1959–1961 годов, унёсший от 10 до 45 миллионов жизней.
«К сожалению, Мао Цзэдун прислушался к утопистам, а не рыночникам. На 70% побед Мао приходились 30% ошибок, без которых не обходится ни одно дело. […] Все недостатки в частном секторе со временем было бы можно устранить. Однако этого не произошло»
— Лю Чжан, официальный историк КНР
КПК тех лет по духу сильно напоминала большевистскую партию 1920-х годов. Внутри неё хватало разных платформ и открытых оппонентов Мао, изначально критиковавших «Большой скачок». Тогда диктатор показал себя непревзойдённым мастером политический интриги. Весной 1959 года он демонстративно ушёл с государственных постов, оставив за собой одни партийные должности. Мао объяснил, что ему сейчас больше по душе теоретическая работа, а практические задачи пусть решают товарищи.
По странному совпадению, «занятия теорией» совпали с тем, что руководящие посты в силовых структурах начали доставаться сплошь убеждённым маоистам.
Новым председателем КНР парламент избрал умеренного Лю Шаоци. Его ближайшим советником выступал Дэн Сяопин — будущий отец современного Китая. Правда, с первой попытки воплотить свои идеи в жизнь у политика не вышло.
