Сергей Лавров. Фото: midrussia / tiktok
В последнее время наши политические лидеры уже без всяких обиняков заговорили о неизбежности самоизоляции России и чуть ли не полного разрыва отношений с окружающим миром, особенно с западным – естественно, ради своего же блага. Точнее, для обеспечения сохранности нашего главного достояния – существующего политического режима. Не из уст врагов, но из уст ближайшего окружения Владимира Путина слышны рассуждения о возможном отключении от системы swift и сожжении других мостов, соединяющих нашу страну с наиболее богатой и приличной частью мира.
Казалось бы, все это мы слышим уже много лет, но есть нюансы: еще совсем недавно отключение России от той же глобальной системы платежей фигурировало лишь в самых смелых фантазиях украинских реваншистов, а более трезвым наблюдателям такая перспектива казалась невероятной.
С интернетом примерно то же самое: про необходимость цензуры и ограничения доступа к вредоносным сайтам мы слышим уже давно, но если раньше это были или бредни откровенных фриков, или ритуальные угрозы, то сейчас уже прямым текстом и на вполне официальном уровне обсуждается отключение не только твиттера и ютуба.
Про репрессии против оппозиции уже много написано и сказано, но нельзя не отметить, что их нынешний размах и методичность еще недавно казались фантастическими. В связи с этим возникают два вопроса: к чему все это и что будет дальше?
Гнев и отрицание в Кремле
Лаконичный ответ американского президента Джо Байдена на прямой вопрос журналиста, считает ли он Владимира Путина убийцей, стремительно вывел ситуацию в отношениях России с Западом на новый уровень, обнажив все то, что до последнего времени не было столь очевидным.
Уже само то обстоятельство, что президент США согласился с определением президента России как убийцы походя, выглядит даже хуже, чем если бы он посвятил этому какую-то специальную речь. Так ведь получается, что отношение к несменяемому российскому лидеру – уже не предмет каких-то идущих внутри высшего руководства США дискуссий, а сложившаяся позиция, исходя из которой и принимаются решения.
Надежды на то, что фразу вырвали из контекста или Байден сказал ее, не подумав, и уже пожалел, быстро рассеялись. Отрекаться от своих слов Байден не стал, и его окружение тоже ничего не дезавуировало. Более того, Европейский Союз фактически солидаризировался с США и тоже ужесточил риторику. Это можно считать аргументом в пользу того, что дискуссии об отношении к Владимиру Путину закончилась не только внутри американской, но и внутри европейской элиты тоже.
Для Путина, который сам большой любитель обострять отношения с Западом и выбирать уровень конфронтации, ужесточая риторику, это, похоже, стало неприятным сюрпризом.
Реакция президента и его окружения проходит хрестоматийный набор стадий принятия новой реальности. Сначала было отрицание – ожидание, что кто-нибудь из окружения Байдена выйдет и скажет: «Президента не так поняли».
Попытка пригласить Байдена на какие-то непонятные дебаты выглядела и вовсе истеричным экспромтом: что за формат такой, как это вообще возможно и зачем бы Байдену это надо было?
Потом наступил черед гнева.
